Сын весталки - Ольга Александровна Шульчева-Джарман

— Я не обижаюсь на тебя, Каллист врач, — великодушно ответил страдалец, нежась в ароматах благовоний, которые хранились до этого по меньшей мере в пяти изящных сосудах, теперь безжалостно опустошенных и валяющихся под скамьей из розового мрамора, на которой и возлежал тучный Митродор. — Ты еще не пришел в возраст великого врача Галена, который сам посылал своих пациентов к Асклепию Пергамскому!

— И который часто сетовал, что они слушаются более Асклепия, чем его! — продолжил Каллист, пригубляя прохладный напиток из чаши. — Все-таки здесь хорошо — я согрелся, наконец. Что за суровая зима в этом году! Кто тот мудрец, хотел бы я знать, что изобрел кальдарий, тепидарий[12] и догадался проложить эти трубы с горячей водой под полом! Гипокауст[13] — великое изобретение, воистину! Асклепиад был прав, когда предписывал лечение с помощью него!

— Каллист, а ты видел мою статую? Там, в палестре, рядом с Махаоном и Подалирием? — вдруг заволновался Митродор уже под тремя парами рук массажистов. — Сходство поразительное, не находишь? Благодарные жители Никомедии поставили. За то, что интересуюсь их городом и обычаями… — тут он понизил голос, — обычаями старой веры!

— Пришлось, наверное, какое-то из твоих имений продать, чтобы в казну города пожертвовать? — не сдержал желчного вопроса Каллист. Статую, на которой был изображен атлет-красавец, мало похожий на Митродора, он уже видел. Такие статуи в банях ставили при жизни не только императору, но и щедрым благотворителям, атлетам-олимпионикам, философам, риторам и известным врачам. Они стояли рядом со статуями древних великих философов и знаменитых врачей.

Митродор не ответил ему, нежась под руками массажистов.

— Ты с Лампадион приехал? — раздался чей-то вкрадчивый неприятный голос.

— Отстань, Филогор, — поморщился Митродор. — Не хочу даже говорить об этом. Не продам ее тебе. Хочешь ее пение слушать — приходи, я никогда не отказываю, я гостеприимный, как Филемон и Бавкида, вместе взятые, чтобы бога случайно не упустить.

— Ну зачем тебе она, — продолжал зудеть Филогор. — Ты же философ, воздержник… В чистоте пребываешь, богам угождаешь…

— Отстань, Филогор, — раздраженно повторил Митродор. — Не тебе ее божественное пение слушать.

Каллист отошел от Митродора и огляделся, ища взглядом Кесария — но его в алейптерионе уже не было.

— Барин[14] в холодный бассейн ушли, — услужливо подсказал ему Трофим, собирающий простыни.

Каллист прошелся пружинящей походкой по пустой палестре[15]. Вот Асклепий, вот Махаон с Подалирием, а вот и «благодетель Никомедии Митродор Каппадокийский». Красавец-герой, с диском для метания в руке! Каллист, несмотря на свое раздражение, расхохотался — так нелепо выглядела статуя рядом с тучным оригиналом, постанывающим от массажа на мраморной скамье. Кесарий говорил, что Митродор — его дальний родственник, троюродный или четвероюродный брат по отцу. Удивительно, как они с Кесарием непохожи! А вот Кесарию статую рано или поздно поставят, за великие врачебные дела, за тот же ксенодохий[16], если Кесарию удастся добиться разрешения на его открытие за государственный счет…

Каллист вздохнул и продолжил прогулку по палестре уже спокойным шагом. Обилие статуй — в основном копий фигур греческих атлетов, выполненных по заказу императора Адриана, восторженного любителя греческой старины, более двух веков назад, — делало почти незаметным отсутствие людей. Большинство сегодняшних посетителей грелись в тепидарии, горячих банях, пользуясь в эти студеные дни бескорыстным теплом подземных вод, по приказу того же Адриана заключенных в трубы и подведенных к этому храму здоровья.

Здесь все — почти как на Косе, где он провел юность, только значительно богаче… О, знаменитый на всю Империю остров Кос, родина Гиппократа! Он каждый день ходил в клинику мимо дома с портиком, увитым плющом и повиликой — здесь когда-то сыновья Гиппократа Фессал и Дракон[17] серьезно и сосредоточенно приводили в порядок записки своего великого родителя.

Интересно, его незадачливого ученика Фессала с Лемноса — сероглазого, стройного, как девушка, и боящегося даже в руки взять хирургический нож, назвали в честь сына великого коссца? Правда, иглу офтальмика он должен научиться держать — это искусство для молодых врачей, юношей, у которых ловкая и крепкая рука. Низдавить за считанные мгновения катаракту, введя иглу в глаз — большое искусство. Сможет ли Фессал овладеть им? На Лемносе, впрочем, все болезни лечат целебными грязевыми ваннами — зачем ему хирургия. Но речи говорит он хорошо. Лучше бы в риторы пошел. Хотя, если подумать, то великий врач, Асклепиад Вифинец, был ритором непревзойденным, а с хирургией у него тоже были нелады, как говорили злые языки. Но, с другой стороны, мог бы не-хирург сделать правильный надрез на шее, открывая путь воздуху в трахею при стремительно развивающемся удушье, когда горло, миндалины и язычок покрываются грязно-серыми пленками, закрывая обычный путь для дыхания? Ведь именно Великий Вифинец первым не побоялся сделать такую смелую операцию, трахеотомию, и спасал многих — и мужчин, и женщин и даже детей, для которых такая болезнь — приговор…

Каллист жестом подозвал раба и потребовал новую сухую простыню — та, которую он накинул после омовения, стала уже совсем мокрой и неприятно холодила плечи. Бросив взгляд на нежащегося уже под двумя парами умелых рук Митродора (третий раб отошел за новыми маслами), он усмехнулся Дорифору. Местный скульптор-копиист наградил олимпионика-копьеносца не греческими, как у Поликлета, чертами лица, а широкими скулами и крупным носом жителя Никомедии, в жилах которого смешалась кровь греческих колонистов и фракийцев-варваров из племен вифинов. Дорифор, слегка улыбаясь, смотрел на земляка.

«Как считает Хрисипп, красота заключается в соразмерности частей — таких, как соотношение между пальцами, а также ладони и запястья, предплечья и плеча, и прочей каждой части к любой из всех остальных частей, как написано в Поликлетовом „Каноне“. Ибо обучив нас в своем трактате всей соразмерности пропорций тела, Поликлет создал и творение, чтобы доказать свое мнение; он изваял статую согласно принципам своих писаний и назвал ее, как и свой трактат, „Каноном“», — пробормотал Каллист знакомые ему с первого года обучения во врачебной школе на острове Кос слова великого врача Галена.

Им, ученикам косской врачебной школы, разрешалось ходить в бани только три раза в неделю. Правила во врачебных школах строгие, никаких товарищеских пирушек, и даже на ипподром лишний раз не сходишь без личного разрешения архиатра. Не говоря уже о том, чтобы встречаться с девушками. За такие вещи попросту изгоняли из школы. Клиника, библиотека и комната в доме для учеников —