Красный закат в конце июня - Александр Павлович Лысков

Потом и вовсе взаправду уснул упитый как убитый.

А подручные его – писарь, становой и староста, наоборот, к тому времени отозвались на солнечный пригрев и пробудились.

И видят они располосованное, залитое кровью тело начальника. Дико озираются, подавленно недоумённо молчат. Безоружные, готовятся бежать с места чудовищного злодеяния, когда горбун под водительством Обуха продолжает «кромсать» ножом бездыханного.

А Обух хохочет над страхами собутыльников. Обносит зачумлённых пивом, подставляет свою руку под «отсечение». Водицей смывает «кровь». Предлагает поочерёдно старосте, писарю и становому «открыть руду».

Шутовство на берегу заканчивается водружением мертвецки пьяного волостеля на дроги, можно сказать, погребальные. И процессия поднимается в гору – к церкви.

Тело несчастного укладывается на катафалк посреди храма.

Отдаётся приказ попу – читать отходную!

Колокол отбивает смертные часы.

По городку разносится слух о кончине волостеля.

Показное кровопролитие – древний фокус. Чисто химический. По-современному говоря, при соприкосновении радонида калия с железом возникает реакция с выделением окисла алого цвета (цианида калия и сульфида железа).

Но и без фокусов, без алкогольного наркоза на Руси распространены были «покойничьи игры».

Исследователь истоков русского театра В. И. Чичеров так описывает их. «Ребята уговаривают простоватого парня быть покойником. Наряжают во всё белое, лицо натирают овсяной мукой, вставляют в рот длинные зубы из брюквы и кладут в гроб. Мнимого покойника вносят на посиделки, сзади идёт поп в рогожной рясе, в камилавке из бересты с кадилом – обыкновенным горшком, где дымятся мох и сухой куриный помет. За попом выступает дьячок, плакальщица и, наконец, толпа провожающих покойника „родственников“, между которыми обязательно имеется мужик в женском платье, с корзиной шанег или опекишей для поминовения усопшего.

Гроб с покойником ставят среди избы, и начинается отпевание, состоящее из самой отборной, что называется, „острожной“ брани, которая прерывается только всхлипыванием плакальщицы да каждением попа. По окончании отпевания девок заставляют прощаться с покойником, насильно целовать в рот, набитый брюквенными зубами.

Кончается игра тем, что часть парней уносит покойника хоронить, а другие остаются на поминки.»

В записях фольклориста С. И. Суханова можно найти подобное же описание игрища под названием «Похороны Ярилы». Это шутовское действие, оказывается, относится к глубокой древности, к языческим временам. Автор не постеснялся публиковать некоторые детали, могущие показаться в наше время неприличными, однако же, в старые времена они были вполне пристойными, а именно морковка, торчавшая из порток покойного и по бокам её пара куриных яиц. Простодушные предки наши относились к телесному естеству с истинно античной прямотой.

27

Неожиданная смерть видного человека сотрясает близких его и знаемых. У старой матушки ноги от горя отнимаются.

Мраком одиночества обдаёт жену.

Чёрная весть взбудораживает мздоимцев и рендарей.

В случае с волостелем Важского городка, весть эта всполошила братьев Шотбай.

Вот они, в чёрных хламидах, в ермолках, мчатся на телеге к уряднику-поручителю для возвращения долга покойного.

В противоход на защиту этого самого урядника с мушкетами наперевес выступают солдаты.

А с другого конца города движется на солдат воевода со стрельцами, идёт в атаку на новоявленное войско, чтобы произвести аудит казны, ставшей бесхозной после «смерти» волостеля. Ибо воеводе со стрельцами приказано идти за Камень.

Солдатам же с волостелем в другую сторону – на Литву.

Без денег шагу ни ступить.

А которые сильнее, те и сытнее.

Бархат и шёлк стрелецких кафтанов – красных, жёлтых, голубых – скрасил уныние бревенчатого городка. На плечах стрельцов белые перевязи наискось казались намётками рубки.

Волочились по песку стрелецкие сабли.

Словно трещётки играли на поясах этих исконных москвитян деревянные берендейки – пенальчики с порохом.

Сверкали над их мохнатыми шапками стальные полумесяцы бердышей.

Это с одной стороны.

А супротив надвигались длиннополые кафтаны с шёлковыми кюлотами (колготками) солдат нового рейтарского строя. На испуг брали стрельцов европейские гетры с боковыми застёжками.

Сошлись камзолы и сюртуки.

Сапоги супротив башмаков.

Шапки навстречь треуголок.[103]

28

С крыльца приказной избы, как два ворона, закартавили братья Шотбай, требуя от урядника долг «покойного» волостеля.

Стращали долговой ямой и пожизненным кормлением в этой яме, как полагалось, за их счёт.

Дружок корыстных заимодавцев – воевода в шапке ведром и кафтане с позументами, ссылаясь на царскую волю, грозил супротивникам казнями.

Высказывал намерение в щепу истолочь чугунными бабками казённые сундуки «покойного» волостеля, доискиваясь до золота и серебра.

Его стрелецкое войско в поддержку гудело, грозило остриями.

«Солдацкая» часть, вопреки, готовилась брать в штыки.

И вот в это-то самое время вдруг утих погребальный звон в церкви, как оборвало на колокольне.

Ворота храма распахнулись.

На паперть шагнул сам «покойник», голый по пояс, в одних подштанниках и, о, ужас, будто саблями иссечённый и заново сложенный из кусков, сросшихся по мановению Всевышнего, и воскресший яко Лазарь.

С упырем стояли ошую и одесную окрут Обух с кудесником Петром Авдеичем.

Востроглазые братья Шотбай первыми почуяли неладное, сели на телегу и ускакали.

Стала сползать набок громоздкая шапка воеводы. Он успел ухватить её и нахлобучить поглубже.

Стрельцы опустили пищали, униженно умолкли.

В рядах солдат, увидавших начальника вживе, зародился гул победы. Мощное мурлыкание:

– Вурр-ра!

Парад принимал воскресший, но ещё не совсем трезвый, «кроваво истерзанный» волостель в подштанниках.

За ним молодцевато вышагивал шут Обух.

И корявый горбун-хитрун Пётр Авдеич постреливал на глуповатых служивых острым ядовитым взглядом, назидательно побрякивал торбой с волшебным ножом, склянками и прочими «штуками».

Пужал…

29

Что скомороху слава, то боярину смерть.

На посмешище был выставлен волостель перед всем Важским городком.

Скоро, враги неуёмные, они с воеводой помирились, и вину за позорище, само собой, единогласно возложили на коварных шутов.

За мировой чаркой особо поносили горбуна.

Призвали стражников и отдали приказ: извести в уезде скомороший род под корень, как государевых изменников…

30

Крупная мягкотелая Евстолья, осчастливленная неожиданной семейственностью, выметнула из печи на стол горшок с ухой.

Ребятам – (хвату Тимохе и блаженному Силуяну) пришлось вставать, чтобы зачерпывать, так как блюдо было вплотную придвинуто к горбуну.

Выхлебали до дна и стали таскать рыбу.

Горбун обсосал ерша, сплюнул на пол чешую и вывесил скелет на обозрение.

Приспел случай досказать историю про Ерша Ершовича.

(Начатая она ещё при строительстве моста в его родной деревне Синцовской, знакома нам в своей завязке. Отдадим зачин во внимание этой тёплой компании, а сами «включим звук» лишь на новизне. Помните, после обвинения Ерша в том, что он «всё озеро засморкал», дано было на рыбьем судилище слово и этому окаянному строптивцу.)

– Ёрш Щетинник вскинулся перечить судьям, –