Красный закат в конце июня - Александр Павлович Лысков

Шла по деревне Евстолья, тянула за собой санки-чунки. Знакомилась с народом, приценивалась.

С Акулиной Княжевой сговорилась для начала на пять гарнцев муки.

Семёна Шестакова наняла плотничать.

Три копны сена для кобылы купила у Харитона Колыбина.

У Гонты Кошутина – две пары детских пим.

Из похода добычливая баба притянула полные санки добра и – на верёвке – телёнка на убой.

А чтобы не завшиветь, сбегала к Маньке Брагиной, сговорилась на банную помывку.

36

Бабе – бабье. А хозяину – хозяйское.

Наутро горбун с суковатой палкой боком спускался к реке, будто вывернутый из земли пень с корнями.

Тихо было у мельницы. Только вода журчала в щелях запруды. Рендарь Максим Шумилов пешнёй скалывал лёд с колеса. Краем глаза видел горбуна, а с разговором, однако, медлил.

Горбун тоже не навязчивый. Утвердился с подпоркой и ковырял снег лаптем.

Пересилил.

Вынудил начать мукомола.

– Домой, значит, прибыл, Пётр Авдеич. Ну, дай Бог и собачке свою конуру. Хоть дымно, да сытно.

И затем понемногу добрались они в прениях и до главного – до расчёта. В это время сидели они уже в тёплой избушке мельника. И там Максим Шумилов изложил хозяину предприятия деяния и расходы за время его отсутствия.

Чаял Пётр Авдеич звонкой монетой быть облагодетельствованным, а вышло, что от должника и мякины не взять. Вся выручка, дескать, ушла на новое водяное колесо с кованой трубицей. А ведь ещё требовалось и налог мытнику в Важском городке выплачивать. Одна только прибыль и оставалась – гарнцевый сбор. Хоть сейчас бери мешок муки.

Сговорились ещё и на благотворительности.

– Парень у меня ходовой. Возьми Тимоху на подсобу, – сказал горбун.

То ли просьба это была, то ли хозяйский приказ.

Сошлись в оплате работящего отрока на четверти доли от мельницкого отсыпа.

И, битый жизнью, пополз горбун, словно огромный паук, обратно в гору, к родной избе.

37

Замкнулся круг. Ушёл с приплясом, вернулся с лихотрясом. Зато с ублажённой душой. Что в правде надумано было – высказал. Поглумился над кривдой.

За диво творимое хвалён был, деньгой наделён.

Кнутом обласкан за горечь истины.

Свой, единственный и неповторимый камушек кинул в стоячую воду вечности и, значит, прожил не серой мышкой.

Да ещё в подарок – это ли не счастье! – довелось под конец прибрести в родной угол.

Где родиться, там и в землю повалиться…

Хотя, думал горбун, если бы даже и помирал он где-то в пути, замерзал под ёлкой, зарезан был или дубиной оглушён, – а кажется, и тогда бы не пожалел, что в полёт сорвался из родной деревни с ватагой бесчинников. Так было ему в жизни направлено – людей на улыбку поворачивать.

Юмор и вызываемая им улыбка – один из способов осмысления бытия.

Юмор – ответ на бессмыслицу. Юмор – социальный инстинкт. Юмор – временное поглупление, взгляд на мир глазами ребёнка, далёкого, дикого предка. Юмор – скрытая агрессия. Юмор – рекация на несообразность. К примеру, творит молитву батюшка, а пролетающая птица ему каплю на нос. Ну, у многих из паствы и потянет за щеки sigomatikus mayor – мышца, отвечающая за улыбку.

Материальный источник юмора – тонус тела, его психофизиологическая реакция. Юмор – переход от серьёзного к смешному. Сначала чудесное. Потом – чудное. Затем причудливое. А тут и… смешное…

Юмор – проявление счастья. Конечно, бывают и слёзы счастья, но, как правило, текут они по улыбающемуся лицу. В плохом настроении (тонусе) не до смеха.

При мысли о смерти мало кто улыбнётся. Поэтому на иконах ни улыбки… Кстати, не найдёте вы и ни одной фотографии улыбающегося Льва Толстого. Как не найдёте и юмора в его текстах. В Библии тоже нет юмора.

Говорят, собаки улыбаются. Но мне кажется, они лишь осклабливаются. И это уже неплохо. Больше всего мне нравится улыбка матери над дитём. А всего искристее улыбка девушки, когда перед ней парень дурачится…

38

Теперь целыми днями сидел синцовский скоморох в розовом свете косящатого оконца (лист цветной соловецкой слюды привёз сосед с оказией из Важского городка).

Словно бы солнце застряло в самой раме! И в этом сказочном мерцании на столе перед Петром Авдеичем рассыпаны были пёстрые лоскутки, жгутики соломенные, обожжённые в печи шарики из солёного теста, сушёные травы.

И мышковали в ворохе клешнятые, скрюченные костной хлябью (ревматизмом) пальцы Петра Авдеича. Он словно вынюхивал травы, нужные для кукол «Козьма и Демьян» – на одну руку нанизанных двух пареньков, сделанных из свинченных стеблей ромашки, зверобоя и тысячелистника.

– Козьма с Демьяном дар исцеления получили от Бога и никогда денег не брали за врачевание, – одышливым голосом рассказывал горбун Силуяну, собирая куклу воедино.

Силуян сидел по другую сторону стола и читал письмена на царах «дедушки Авдея»:

– Авраам родил Исаака, Иаков родил Иуду, Иуда родил Фареса и Зару от Фамари…

А в окошко было видно, как по розовому снегу шагал с мельницы на обед работник Тимоха.

От печи понесло кисловатым духом щей. Это Евстолья атаковала красный угол горшком похлёбки на ухвате.

Пётр Авдеич, ворча, ринулся спасать кукольные заготовки. Сгрёб со стола в короб.

Теперь горшок ставился поближе к Тимохе – не в обиду больному хозяину.

Старый таял. Молодой креп.

– Мужики из Долматова приехали, – строго рассуждал работящий парнишка за едой. – Браги чают. Заплатят подмокшим зерном. Опружились в ручье. Из мешка-то зерна мы вёдер пять хмельного наготовим…

От еды отвернуло горбуна за время болезни.

Ложка отложена.

Он опять над коробом с игрушками колдует. Вздыхает о былых годах, о вольной жизни смехачей, об утраченном поприще.

А деловой Тимоха досадует: ножом по горлу ему эти времена. Будь оно проклято – скоморошество.

…Нарождался в парнишке домовитый, работящий человек.

39

К лету, к той поре, когда на спаде воды опять начали наводить мост через Пую и зацвели купальницы, вся изба горбуна украсилась куклами-оберегами.

На потолке висели Ангелочки-колокольчики, – в берестяных подолах которых на нитках болтались деревянные шарики. Сквознячком раскачивало, и казалось, будто звенящий шорох лился с небес. Над дверной колодой нависала Шаманка – из оленьих камусов с волосами-верёвочками. Кто ни зайдёт, колдунья ударит в бубен. Кукла по прозванию Кубышка, набитая целебными травами, мостилась на подоконнике.

– Вот какая у нас с Евстольей дочка – кругла как бочка! – приговаривал горбун, любуясь на эту поделку.

Доска над входом в шомушу украшена была Счастьем – куклой с