Призрачные воины - Лючия Сен-Клер Робсон

— Слабеет живой полет отважных предприятий, и робкий путь склоняет прочь от цели[52].

Он был поглощен погрузкой и, только затянув последний узел, обратил внимание на повисшую вокруг тишину. Опустив взгляд, Коллинз увидел, что собравшиеся взирают на него. Самое удивительное заключалось в том, что теперь к слушателям присоединились двое апачей: высокий красавец и внешне похожий на него парень, только ниже ростом и плотнее.

Рафи узнал высокого, поняв, что перед ним Кочис. Второй апач, Койюндадо, приходился братом вождю. На некотором удалении от них стояли три индианки с мулами, груженными хворостом. Кочис сдержал слово: как и обещал, он привез дрова).

При виде вождя Рафи почувствовал облегчение — как-никак ему предстояло ехать через владения Кочиса. Он по-военному откозырял апачам, и вождь с братом ответили ему тем же. Они выглядели очень торжественно. «Как петухи на насесте», — сказал бы Авессалом. Вдруг на лице Кочиса мелькнула улыбка, которая тут же пропала, и Рафи чуть не решил, что она ему померещилась.

«Ну что ж, вождь, вполне допускаю, что мы тебе кажемся немного странными», — подумал он.

Поставив заплечный мешок себе в ноги, Коллинз открыл его, давая щенку побольше воздуха. С высоты облучка лучшего в мире дилижанса Рафи смотрел, как разгорается новый день. От ощущения дикого, хлещущего через край восторга волоски на руках встали дыбом, а сердце застучало, словно копыта рысака, оставившего позади всех соперников на скачках.

Рафи частенько клялся, что будет работать только на себя, но Роджерс сжег его фургон и сбежал. Кто-то уверял, что мерзавец скрылся в Мексике, прознав о Коллинзе, идущем по его следу. Мексиканцам можно было только посочувствовать — у них и без Роджерса хватало забот, — ну а Рафи пришлось принять предложение и пойти на службу к Баттерфилду.

Честно говоря, новый начальник вызывал у Коллинза уважение, мешавшееся с восхищением. Только безумец мог обещать регулярно и в срок дважды в неделю доставлять почту из Мемфиса в Сан-Франциско. И все же меньше чем за год нанятые Баттерфилдом землемеры, геодезисты, инженеры и рабочие расчистили дороги, навели броды, построили мосты, вырыли колодцы и возвели базовые станции. Все это они проделали на палящей жаре, рискуя погибнуть от жажды или от рук индейцев. А раз уж Баттерфилд пообещал, что почтовые отправления будут доставляться в срок, Рафи собирался приложить к тому все свои силы.

Коллинз взял шесть поводьев, зажав каждый между пальцами — три в левой руке, три в правой. Он привычно ощутил, как через пальцы по рукам, плечам, груди и дальше по всему телу растекается сила, исходящая от лошадей.

— А ну, пошли! — Кисти рук возницы пришли в движение, поводья щелкнули, и дилижанс, качнувшись, понесся вперед.

Пассажиры радостно закричали, а Рафи погрузился в раздумья. Ему не давал покоя один вопрос: что на самом деле замышляет Кочис?

ГЛАВА 22

В ПУТЬ!

Колченогий вместе с Викторио, Тощим, Локо, Крадущим Любовь и несколькими другими соплеменниками расположился в тени на расстеленных одеялах. Только что Колченогий дал подручным задание: добежать до близлежащей вершины и вернуться обратно. Про себя шаман считал, что Говорливый скорее загонит себя до полусмерти, чем позволит Лозен его опередить. Локо тоже прекрасно это понимал и потому поставил на Говорливого пегого коня.

— Мы правильно сделали, что взяли с собой твою сестру. — Колченогий кинул взгляд на Викторио, вырвал страницу из Библии и стал сворачивать из нее самокрутку. И Библию, и скот они отобрали у мексиканского священника. — Теперь парни стараются гораздо больше обычного. — Он прошелся по самокрутке языком, чтобы ее заклеить.

— И ведут они себя лучше, — добавил Локо. Он приподнял рукой обезображенное медведицей правое веко, чтобы лучше видеть подручных, карабкавшихся вверх по скалистому склону.

Колченогий и Локо говорили сущую правду. Когда Говорливый, Мухи-в-Похлебке, Чато и остальные юноши не были заняты сбором хвороста и перетаскиванием сразу двух кувшинов воды на каждого, они только и ждали какого-нибудь поручения от старших. Они не ворчали, когда им велели поддерживать огонь, готовить и доедать за взрослыми объедки. Стоило прозвучать приказу, как они тут же отправлялись в забег по пустыне или крутому склону. Юноши внимательно следили за речью и гораздо реже пускали в ход особые слова, предназначенные для тропы войны. Сегодня они отправились в набег, чтобы похитить у синемундирников лошадей и мулов, но нельзя было исключить, что в какой-то момент придется принять бой.

Юноши внимательно слушали наставления Викторио:

— Не укрывайтесь в тени. Именно там первым делом вас станут искать враги. Нельзя резко оборачиваться — это принесет неудачу. Не ложитесь спать без разрешения.

Лозен вечно состязалась с парнями, но теперь за ними наблюдали мужчины, которые решали, кто взял верх. Девушку поразило, насколько ее изменило общество старших воинов. Теперь, когда с наступлением темноты Лозен смотрела в пламя костра, боль от расставания с Серым Призраком мучила ее все меньше: душевная рана постепенно заживала. Средством, ускорившим заживление, стало право слушать мужские разговоры и истории, не предназначенные для девичьих ушей. Лозен открыла для себя целый мир, о существовании которого никогда бы не узнала, останься она с женщинами в лагере.

Она участвовала в забегах на равных с юношами. По утрам Лозен вставала раньше всех, чтобы разжечь костер, раздув тлеющие угли. Ночами она укутывалась в одеяло, когда все уже спали. Она заговаривала, только когда к ней обращались. И самое досадное — она готовила гораздо лучше любого из юношей.

Все это нисколько не удивляло Колченогого. Его поражало другое: юношей не особенно возмущало присутствие девушки. Впрочем, на то имелись причины. Во-первых, они давно уже водили дружбу с Лозен и привыкли к ее обществу. У каждого парня были сделанные ею амулеты и обереги, повышающие остроту зрения и усмиряющие лошадей.

Вторжение Лозен в их мир не возмущало юношей. Они негодовали только по поводу того, что духи наделили колдовской силой именно ее, причем наделили очень щедро. Более того, Лозен пользовалась этой силой с таким спокойствием, достоинством и великодушием, словно была многоопытной ведуньей преклонных лет. Наверное, именно по этой причине духи ее и выбрали, но юношам не хотелось признавать» ту простую истину, которая, возможно, была для них совершенно неочевидной.

* * *

Колченогий встал с рассветом и принялся ждать. Наконец на небосклоне показался клин гусей, чей едва слышный крик, полный радости, знаменовал наступление весны. Вслушиваясь в гусиный клич, шаман подумал, что нет на свете