Та, которая свистит - Антония Сьюзен Байетт

исключительности. Порой доходит – я уверена – и до постели, разумеется, с женщинами, хотя его обаяние распространяется и на мужчин. На записях имеются разные его высказывания о любви «без границ, без условностей, без исключений». Произнося «любовь», он всегда включает туда «секс» как некое подмножество, а быть может, даже и наоборот.

Здесь его лексикон любопытно переплетается с лексиконом психоаналитика Элвета Гусакса. Оба, ясное дело, возбуждают сексуальный интерес в силу того, что при их роде деятельности половые связи как раз строго запрещены. Оба данный запрет используют для того, чтобы подогреть желание. Интересно, какое влияние я оказываю на динамику групп(ы), этнометодологию которой наблюдаю, если придерживаюсь строгой научной вненаходимости и объективности, но при этом сама (как женщина – член группы) являюсь объектом внимания обаятельных соблазнителей? И вопрос это уже не сугубо гипотетический. Гидеон Фаррар неоднократно поглаживал меня по ягодицам, а однажды во время коллективного покаяния обвинил в том, что я «холодная» и «бездушная». Элвет Гусакс иногда сверлит меня «гипнотическим» взглядом и говорит, что я «загадка». Тоска, ведь я не хочу привлекать внимание. Вот в чем моя дилемма, Аврам, и она не лишена методологического интереса. Я всегда считала идеалом поведение двух психологов, которые поступили в больницу, а затем вели себя совершенно нормально, заявляя, что они вменяемы, что они психологи: частый бред среди душевнобольных. Слышал про такое? Им было очень трудно выбраться из больницы, поскольку им никто не верил, а структура учреждения не допускала мысли о неправильном диагнозе или притворстве. Но я, пожалуй, не могу вести себя совершенно нормально, будучи тайным наблюдателем терапевтической группы / религиозной общины. Мне приходится искать ответ на вопрос: если бы я была «настоящей», то должна ли была бы (а) отвергнуть ухаживания священника и аналитика или (б) поддаться им, исходя из того, что такова динамика групповой жизни? Будь я «настоящей», отвергни я их, скорее всего, пришлось бы группу покинуть и лишиться возможности наблюдать.

Если же я поддамся (ради исследовательских задач), динамика группы резко изменится. В любом случае я не знаю, способна ли решиться. В рамках общей картины должна отметить, что лично мне «шарм» Гидеона Фаррара, его «жизненная энергия» и «спонтанность» кажутся несколько напускными – потом разберусь, как я пришла к такому выводу, – и потому я на них не реагирую. Мне больше по душе доктор Гусакс, но он считает себя стихийной силой, личностью, и, по-моему, ему не так важно, отвечают ему или нет. Как бы он меня не «разоблачил».

А еще один мужчина – из церковников – работает с людьми в службе «Вас слушают» (телефонная исповедальня), и, как мне кажется, в нем есть особое обаяние, которым он, впрочем, не пользуется. Умышленно. Как будто перекрыл кран. Это не научное наблюдение, чисто человеческое. Его зовут Дэниел Ортон. Иногда мне кажется, что он меня уже раскусил и просто наблюдает, что будет дальше. Из породы наблюдателей. И получше, чем я. Не знаю, правда, за чем он наблюдает. Подмечает чувства людей, как бы в абстракции, если можно так выразиться. Прекращает ссоры. Просто потому, что у него получается, а не из тщеславия (ср.: Фаррар и Гусакс). Никакой сексуальной ауры вокруг него, кажется, нет. Он толстый, можно сказать, некрасивый. Но если бы всем приходилось выбирать себе пару, я бы, пожалуй, выбрала его. Не согласна, что отсутствие желания – это «сексуально». Но возможно, сексуально отсутствие тревоги. А в нем тревоги нет. Подмывает сказать, что он несчастен, ужасно несчастен, но у меня нет доказательств. Возможно, это проекция моего собственного состояния.

Аврам, прошу тебя, отнесись к моим пленкам со всей ответственностью. Пожалуйста. Полагаюсь на тебя. И напиши, что думаешь о моей любопытной загвоздке.

До встречи!

Бренда

От Элвета Гусакса Перту Спорли

Рад был повидаться, дружище. На мгновение мне показалось, будто мы образовали группу внутри группы, группу озабоченных аналитиков, которые могли бы и гордиться, и угрызаться из-за того, что нельзя дать волю душевному порыву и предаться общей молитве, утратив свое «я» (сознание). Как договаривались, сообщаю о поведении и состоянии двух новых членов нашей компании.

Оба ведут себя весьма инертно. Так в террариуме наблюдаешь за движением свернувшихся змей. Сам дивлюсь – и, возможно, раздражаю Вас – этому образу, но он возник в голове сам по себе, и мне, думаю, не стоит его вытеснять. Все, разумеется, за ними наблюдают, ждут, когда те сделают ход, и притворяются, что смотрят куда-то еще, дабы не показаться невежливыми или не в меру любопытными. Люси всегда сидит на стуле с жесткой спинкой, изящных кресел избегает, – и всегда в дальнем углу. Она сжимает губы, крепко обхватывает колени руками. Одна из квакеров нарвала небольшой букет цветов и положила ей на колени, но ничего не вышло. Люси бросила на них беспокойный взгляд, но не взяла и потом, казалось, совсем о них забыла. Когда она встала, букет упал на пол.

Джош Агниц, напротив, на обращения к нему отвечает. Но с какой-то лисьей улыбкой и крайне немногословно. Я заметил, что зачастую он просто повторяет сказанное, слегка перефразируя, будто это своего рода языковая игра.

«Какой сегодня чудный день».

«Да, погода прекрасная».

«Мы тут трудимся ради духовного обновления».

«В воздухе действительно веет переменами».

«Близится конец света».

«Правда, все, кажется, к этому идет».

Последние я выдумал. Но он, пожалуй, вполне мог бы ответить и так.

Он стал более открыто – и даже горячо – выражать свое мнение, когда возникли споры о телевидении. В группе диспутировали – вежливо и не очень – о том, следует ли вообще допускать просмотр телевизора.

Сейчас у нас их два: один в общей комнате, где мы обычно вместе отдыхаем, а другой – в так называемой комнате для занятий, где время от времени собираются специальные группы для обсуждения особых вопросов. Не знаю, успели ли Вы дойти до этой комнаты во время столь краткого пребывания. Многие из квакеров считают, что телевизор только отвлекает от духовной жизни. Они используют такие эпитеты, как «суетный», «коммерческий» и даже «мирской». Но владельцы Четырех Пенни Фрэнк и Милли Фишер другого мнения: они считают, что религиозные люди должны быть внутри (пусть и не от) мира сего и что им будет проще заниматься общественной работой, если будут знать, чем «питаются» их «клиенты». Блейковед Ричмонд Блай от «вульгарного» уровня дискуссии и общей