Та, которая свистит - Антония Сьюзен Байетт

Думаю, Фаррар видит в Агнице соперника. Это не научное наблюдение, но все-таки наблюдение. Он следит за тем, как отзываются его слова, и с появлением Агница стал выступать ярче.

На записях – после того, как один из квакеров говорит об Агнице, Блейке, тиграх и ягнятах, а другой – о желанной тишине, – идет длинное, типичное для Гидеона Фаррара увещевание. Одно из его любимых слов – «братство». Другое – «приветствие». Еще одно – «безграничный». Он всегда твердит о разрушении границ.

Я подумала, что многие современные религиозные движения, рьяно разрушающие границы между институтом религии и «нормальным» повседневным миром, выплескивают ребенка вместе с водой. Религия зиждется на таинстве, дистанции, церемонии. Когда-то Фаррар стоял за алтарной оградой, неприкасаемый, но теперь границы символически устранены вместе с преградой, сожжены. Когда-то в руках у него была символическая облатка. Теперь же, расколдовав алтарь, хлеб, вино и самого себя, он вынужден изрядно попотеть, чтобы добиться эффекта и энтузиазма со стороны своей паствы. Он много говорит – на записи это слышно (пожалуйста, сделай копию, подтверди получение, я уже волнуюсь) – о старых монастырях, о том, как двери их были всегда открыты, как там обильно кормили всех желающих и каждый мог из мира повседневности попасть в мир духа. Его «трапезы любви» включают великолепные бутерброды из хлеба с поджаренной корочкой, который он нарезает щедрыми ломтями, и вареной ветчины, которую он так же щедро разделывает. (Вопрос: выбрал ли он ветчину, намеренно нарушая иудейское табу на нечистое свиное мясо?) Этакий хозяин заведения. В этом смысле склонен отождествлять себя с Богом. Любит повторять: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас»[50], причем совершенно неясно, кто тут «я» – Иисус Христос или Гидеон Фаррар. Он также много говорит об открытости. «Открой себя», – твердит он, и я вижу, как что-то движется у него в области ширинки. (Ладно, тут я перегнула.) «Истина сделает вас свободными»[51]. Его понимание «истины» заключается в том, что каждый должен публично покаяться во всех своих грехах. Впрочем, слова «грех» он избегает и использует такие выражения, как «тяжкие проступки», «ошибки», «заблуждения» и даже «невзгоды». Братство исцелит. «Со мной бремя ваше будет легко»[52], «Я изгоню ужас и тень, и вы будете жить в ясности» (это уже прямая цитата).

В общем, сегодня он границу переступил. Проповедь удалась: кто-то всхлипывал, кто-то расплывался в блаженной улыбке. И тогда он решил – мне так показалось – попытаться совершить чудо. Обиняками заговорил об «одной из нас» – о той, у которой на сердце тяжело, которая не в силах освободиться от душевных тягот. Что бы ты ни совершил, как бы ни обошлись с тобой, первый шаг к исцелению и свободе – сочувствие и исповедь. Иисус изгонял бесов, и я говорю: наше братство спасет тебя от мучений. И он подошел к Люси Нигби и положил свои ручищи ей на плечи.

Попытка не удалась. Мягко говоря. Она задергалась, словно бесов в нее, напротив, вселили. Если до этого кто-то все еще не верил, что она не может говорить, теперь сомнений не осталось ни у кого: это выражение ужаса, этот хрип – беззвучный выкрик – не наигрыш. Он все не убирал руки, ее корчи усиливались. Он, кажется, решил, что она действительно борется с чем-то внутри себя. Но мучил-то ее он! Отпустил, только когда понял, что она вот-вот упадет без чувств. «Началось – болезненное зарождение…» (Снова точная цитата. Проверь на пленке. Воспроизвести тут не решаюсь, вдруг кто-то подслушает.) Но она не упала – встала, отряхнулась, как мокрая или грязная собака, отвернулась и вышла. Фаррар буркнул что-то вроде «Не хочет плакать при всех», но она плакать не собиралась. Просто разозлилась.

Элвет Гусакс вышел за ней, быстро вернулся и молча сел на место.

Вечером мы смотрели телепередачу. Ее «вела» (так это называется?) та девушка, Фредерика Поттер, которая была свидетелем на суде в деле «Балабонской башни». Запись на суде ты сделал отличную. В тот вечер, когда показывали первую передачу – она называлась «Зазеркалье», – у Джоша Агница и случился эпилептический припадок. Тема – «Свободные женщины». Замысел отличный: она пыталась разговорить участниц на тему, каково это – быть женщиной, причем говорить так, как бывает, когда никто не видит и не слышит. Эта светская болтовня совсем не похожа – это и любопытно! – на записи, которые я собираюсь включить в «Между нами, девочками» (Фредерика там, кстати, тоже есть – я как раз после разговора с ней в туалете меняла пленку). Там же еще и стычка Ф. с леди Вейннобел. Посиделки для экрана и посиделки закулисные. Говорили о месячных, что вроде как на телевидении табу. Предметом обсуждения кухонных таинств назначили пластиковую чашу. Как предмет обсуждения – чуть ли не святыня. Тут явно отдает священно-мистическим флером, который пытается развеять Гидеон Фаррар. Не знаю, что с «Между нами, девочками» делать. Девочек маловато, да и разговаривают друг с другом они мало. Немую Люси мы вообще не берем. Пара-тройка баек о пленительном Гидеоне, но что-то я сомневаюсь. Когда я рядом, никто ничего не рассказывает. Своей не стала. Но трахаться с ним во имя этнометодологии – еще чего, Аврам, не проси. У него горячие лапищи. Самоуверенностью и нервозностью разит за версту. Ну все, а то стану еще более предвзятой и болтливой. Насчет пленок: подтверди, пожалуйста, что получил.

От Элвета Гусакса Перту Спорли

Что ж, мое появление на самом что ни на есть цветном телевидении прошло, сдается мне, удачно. На обитателей Четырех Пенни впечатление произвело. Даже на вашего Агница, который уже оправился от приступа и снова с нами. В динамике группы произошли изменения, причем весьма резкие, о которых мне надо Вам сообщить – и как коллеге, и как другу. Вы, думаю, уже поняли, что касается это двух ваших протеже.

Вчера, на встрече-радении, он начал действовать – по-другому и не скажешь. Добрый пастырь Гидеон Фаррар в течение всей прошлой недели разглагольствовал о свете и благости, чистосердечии и близости. Сегодня же наш Агниц решил отозваться – и возроптать, – напрямую Фаррара не упоминая. Нелегко точно изложить суть им сказанного. Говорил он мягко, спокойно и уверенно, будто обращался к каждому напрямую. Рассуждал о том, что Вы в письмах уже