Фернандо Магеллан. Том 2 - Игорь Валерьевич Ноздрин

– Это приказ!  – нахмурил брови Магеллан.

* * *

Недолог отдых эскадры: три часа длится патагонская ночь. С первым предутренним светом, зябким и мутным, проснулась жизнь на кораблях. Застучали, затопали ноги, полетели с борта на борт приветственные крики. Заголосило рангоутное дерево, натянулись струнами ванты. Опустились с реев паруса, вздулись округлостями, словно женщины расправили фартуки. Легкий бриз погнал караван на юг вдоль полуострова Брансуик. Ширится водная гладь, голубеет, наливается бирюзой. Серые дымчатые берега раздвинулись, Огненная Земля поплыла на восток, угрожая из континента превратиться в остров.

Вскоре дозорные с марсов заметили впереди остров (Доусон), разделявший протоку на два больших рукава. Адмирал приказал Серрану и Меските осмотреть юго-восточный проход, а сам с Барбосой следом за очертаниями береговой линии вошел в юго-западный пролив.

Покрытые снегом высокие горы вплотную подступили к воде, опустили подошвы в море. На склонах застыли сверкающие ледники, переливающиеся в солнечных лучах цветами радуги. Странно и дико видеть снежные шапки посреди лета. Они лавинами срывались вниз, рассыпались пшеничной мукой, поднимали столбы белой пыли, клубились, оседали на скалы. Лазурное небо с апельсиновым солнцем отражалось в мелких спокойных волнах. За пятьдесят третьим градусом южной широты берег резко повернул на запад, на юге показались неизвестные острова. Магеллан обогнул южную точку американского континента – мыс Фроуорд полуострова Брансуик,  – начал искать удобную стоянку чтобы подождать возвращения судов из юго-восточного канала.

У реки Сардин моряки обнаружили защищенную от ветра бухту. Исследователи полагают, ныне это место называется Пуэрто-Галанте.

Пребывание флотилии в проливе совпало с редкими погожими днями, о чем свидетельствует восторженная запись Пигафетты: «Через каждые пол-лиги мы находили надежнейшие гавани, воду, превосходные деревья, но не кедр, рыбу, сардины, миссиолини, сельдерей, сладкую траву, растущую около источников. Много дней мы питались этой травой за неимением другой пищи. Думаю, нет на свете пролива прекраснее и удобнее этого». Обратите внимание на то, чем питалась флотилия, и помните, что летописец специально расхваливал открытие адмирала.

Иную картину дает бесстрастный перечень поздних географических названий мест Магелланова пролива: гавань Голода, бухта Последней Надежды, гора Страданий, Фурии, остров Пустошь, берег Скорби. Упоминания «мира теней», «конца света» постоянно присутствовало в описании пролива.

На реке Сардин адмирал сделал короткий отдых. В тот день для исследований на западе снарядили шлюпку и отправили вдоль побережья полуострова, уходящего немного на север к закатному солнцу.

* * *

«На Море-Океане можно быть свидетелем очень забавной охоты,  – млея на солнышке, писал Пигафетта, упершись спиною в теплый камень и положив на колени походный письменный прибор – доску с решетками по краям, чтобы не рассыпались листки, и коробкой для чернильницы с набором перьев.  – Охотником является рыба трех родов,  – неторопливо с удовольствием вывел Антонио.  – Она достигает в длину более пяди, носит название: дорадо, альбико, бонито. Эта рыба преследует летающую рыбу – Он нахмурился, припоминая непривычное слово, обсосал изгрызенный кончик пера, поглядел на зеленые шелковистые поля вокруг бухты. На них росли стройные деревья, не искореженные холодными ветрами. Внизу текла прозрачная речка. Скинув куртки и засучив штаны, матросы забрасывали с лодок невода.  – Ее называют колондрино,  – вспомнил летописец и посадил жирную кляксу, присыпал ее из баночки песком, поразмыслил и уточнил:  – Она длиною более пяди и приятна на вкус – Во рту потекли слюни, в желудке заурчало. Пигафетта пошарил вокруг глазами, не нашел съестного и откусил кончик пера.  – Когда упомянутая рыба трех родов замечает колондрино, последняя выскакивает из воды и летит на расстояние выстрела самострела, пока крылья у нее влажные,  – сухо записал Антонио.  – Рыбы мчатся за нею под водой, следуют за тенью. Как только колондрино падает в воду, они хватают и пожирают ее,  – закончил итальянец. Но чего-то не хватало, тогда он, витиевато выписывая буковки и осторожно обходя песчаную кучку, добавил:  – Забавно и ловко так, что приятно смотреть».  – Вот теперь получилось хорошо, можно отдохнуть от исторических трудов.

Антонио аккуратно завернул крышечку на чернильнице, убрал ее в коробочку вместе с дюжиной перьев, отложил в сторону доску. Вытянул ноги и долго разглядывал прохудившиеся башмаки, пока глаза не начали слипаться, а потертые пряжки множиться, расползаться бабочками. Рыцарь Родосского ордена клюнул носом, откинулся на спину и задремал. Сквозь сон слышались крики на реке, удары топора, треск ломающихся сучьев. Перед глазами плыли серебристые рыбки, хватавшие на лету друг друга, раскрывавшие удивительные перья-плавники. Хотя Пигафетта лежал на земле, его привычно покачивали волны, чудились крики чаек, шум бурунов. Золотисто-желтый свет струился с неба, обволакивал ощущением покоя, радостного ожидания. Что-то надвинулось на итальянца, все посерело… Вновь загорелось солнце, опять спустился полумрак. Антонио недовольно нахмурился, закрутил головой, проснулся. Над ним склонился францисканец.

– Спишь?  – спросил священник, придерживая у живота охапку травы.

– Пишу,  – пробормотал Антонио, растирая кулаком глаза.

– Хочешь сельдерея?  – предложил приятель, присаживаясь рядом на камень.

– Угу,  – кивнул Пигафетта.

– Возьми,  – протянул монах свежую зелень.

Они пожевали листья, поглядели на притихшие корабли. Вахтенные занимались уборкой. Из шпигатов с палубы текла вода с рыбьей чешуей. Маленький подвижный Пунсороль грозил кулаком, показывал на флагшток флагмана. Легкие порывы ветра рябили зеркальную поверхность бухты, словно стайки рыбок плескались у поверхности воды и стремительно исчезали в зеленоватой глубине.

– Вкусно?  – священник обернулся к другу.

– Угу,  – прогудел тот, с хрустом откусывая траву.

– Собрал у ручья,  – похвалился францисканец.  – Там много его. Хочешь, нарвем еще?

– Нет,  – отказался Пигафетта.  – Ты чего пришел?

– Так…

– Ну и топай дальше.

– Что с тобой?  – обиделся францисканец.

– Надоел ты мне. Каждый день маячишь перед глазами. Хочу отдохнуть в одиночестве.

– Так бы и сказал,  – Антоний поднялся на ноги.

– Я тебе и говорю,  – передразнил Пигафетта.

Священник стал подбирать с камня траву. Итальянцу сделалось стыдно.

– Зачем много нарвал?  – дружелюбно спросил он отвернувшегося монаха. Тот аккуратно складывал сельдерей корешком к корешку – Это я спросонья злой,  – объяснил Пигафетта, как бы извиняясь.  – Недоспал.

– Поспи, не буду мешать,  – промолвил францисканец, неторопливо перебирая стебли.

– Извини меня,  – попросил Пигафетта.  – Черт попутал.

Помолчали. Священник сложил траву, но не уходил.

– Будешь лечить больных?  – поинтересовался Пигафетта, словно не было размолвки.

– На «Виктории» еще двое заболели,  – сообщил Антоний.  – Мартин, слуга Мендосы, у которого уши торчат. Помнишь?

– Ага.

– И немец канонир.

– Странно устроен мир,  – задумчиво произнес итальянец.  – Хозяев