Фернандо Магеллан. Том 2 - Игорь Валерьевич Ноздрин

согревшее моряков, было легко поверить, что они забрались в таинственное царство мертвых. На кораблях не слышались веселые крики и песни, глухие матросские выкрики заменили шанти. Вахтенные под мерный счет тянули канаты.

«Но не только мрачно это плавание – оно и опасно,  – пишет Стефан Цвейг в новелле “Магеллан. Человек и его деяние“.  – Открывавшийся им путь нимало не похож на тот, воображаемый, прямой, как стрела, пролив, который наивные немецкие космографы – Шенер, а до него Бехайм,  – сидя в своих уютных комнатах, наносили на карты. Вообще говоря, называть Магелланов пролив проливом можно только в порядке упрощающего дело эвфемизма. В действительности это запутаннейшее, беспорядочное сплетение излучин и поворотов, бухт, глубоких выемов, фьордов, песчаных банок, отмелей, перекрещивающихся протоков, и только при условии чрезвычайного умения и величайшей удачи суда могут благополучно пройти через лабиринт. Причудливо заостряются и ширятся эти бухты, не определена их глубина, непонятно, как среди них лавировать – они усеяны островками, испещрены отмелями; поток зачастую разветвляется на три-четыре рукава, то вправо, то влево, и нельзя угадать, какой из них – западный, северный или южный – приведет к желанной цели. Все время приходится избегать мелей, огибать скалы.

Встречный ветер внезапными порывами проносится по беспокойному проливу, взвихривая волны, раздирая паруса. Лишь по многочисленным описаниям позднейших путешественников можно понять, почему Магелланов пролив в продолжение столетий внушал морякам ужас. В нем “всегда со всех четырех концов света дует северный ветер“, никогда не бывает тихой, солнечной погоды, благоприятствующей плаванию, десятками гибнут корабли последующих экспедиций в угрюмом проливе, берега которого и в наше время мало заселены. И то, что Магеллан, первым одолевший этот опасный морской путь, на долгие годы оставался и последним, кому удалось пройти его, не потеряв ни одного из своих кораблей, убедительнее всего доказывает, какого мастерства достиг он в искусстве кораблевождения. Если к тому же учесть, что его неповоротливым кораблям, приводимым в движение только громоздкими парусами да деревянным рулем, приходилось, исследуя сотни артерий и боковых притоков, непрерывно крейсировать туда и обратно и затем снова встречаться в условленном месте, и все это в ненастное время года, с утомленной командой, то счастливое завершение его плавания по этому проливу тем более воспринимается как чудо, которое недаром прославляют все поколения мореходов. Но как во всех областях, так и в искусстве кораблевождения подлинным гением Магеллана было его терпение, его неуклонная осторожность и предусмотрительность…

Первая карта пролива Магеллана,

Антонио Пигафетта, 1520 г.

Север расположен внизу.

Он не спешит, не стремится вперед, объятый нетерпением, хотя душа его трепетно жаждет наконец-то сыскать проход, увидеть Южное море. Но вновь и вновь, при каждом разветвлении, он делит свою флотилию на две части: каждый раз, когда два корабля исследуют северный рукав, два других стремятся найти южный путь. Словно зная, что ему, рожденному под несчастной звездой, нельзя полагаться на удачу, этот человек ни разу не предоставляет на волю случая выбор того или другого из многократно пересекающихся протоков, не гадает чет или нечет. Он испытывает, обследует все пути, чтобы напасть на тот единственный, верный. Итак, наряду с его гениальной фантазией здесь торжествует победу трезвейшее и наиболее характерное его качество – героическое упорство».

Карта пролива Магеллана

(по В. П. Ланге).

28 октября эскадра заякорилась с подветренной стороны острова Элизабет, расположенного на пятнадцать морских миль севернее современного городка Пунта-Аренас. Далее на юг открывалось большое водное пространство, ограниченное с запада относительно ровным побережьем полуострова Брансуик, на востоке – замысловатыми изгибами острова Огненная Земля.

Пока пять дней корабли проходили мрачное ущелье, высокие голые горы южного окончания Патагонской Кордильеры, суровые каменные берега были пусты. Днем на юге тянулись к небу жиденькие струйки дымков, будто на мертвых кладбищах курились благовония, а по ночам вспыхивали таинственные огни. Испанцы с ужасом взирали на безлюдную землю, исторгавшую из недр пламя и дым. Никто не знал истинных размеров острова.

Адмирал полагал, будто материк уходит далеко на юг, поэтому странную зловещую страну назвал «Землей Огня» (Тьерра-дель-Фуэго), неточно обозначенную на наших картах Огненной Землей. Такова общепризнанная версия. На испанской карте 1529 года она называется «Землей Дымов» (очагов) – (Тьерра-де-лос-Умос),  – что соответствует наблюдениям моряков Магеллана, ибо чаще они замечали поднимавшийся над землею дым. Карл I заявил, что «нет дыма без огня», и переименовал ее в «Землю Огней».

Романтическое название объясняется весьма просто. Индейцы, коих испанцы безуспешно разыскивали, находились на низшей ступени развития, с трудом добывали огонь. «Когда туземцы намерены развести пламя, они трут один заостренный кусочек дерева о другой, пока огонь не охватит сердцевины неизвестного дерева, помещаемой между этими кусочками»,  – записал Пигафетта. Зажженный первобытным способом очаг представлял большую ценность для индейцев. Женщины с детьми днем и ночью поддерживали пламя, непрестанно подкладывали в костер сухую траву, ветки, сучья, коренья. Дым поднимался к небу, солдаты спешили к нему поймать туземцев в подарок императору, расспросить хозяев о проливе и соседних землях, но натыкались на опустевшие стоянки с затухающими углями.

* * *

Вечером адмирал созвал совет. Исследователи дружно утверждают, будто он не имел большого значения, так как никто не сомневался в открытии; был демократическим жестом диктатора, пожелавшего соблюсти морскую традицию. В действительности все обстояло иначе.

Капитаны и старшие офицеры съехались на «Тринидад». Бледное солнце висело над островом, трогало лучами бело-серые облака позади кораблей. Тонкие тени мачт колыхались бризом. Зеленая трава взбегала на холмы к облысевшим коричневым верхушкам. Через раскрытое окно свет проникал в каюту. Пахло морем, сырым деревом, затхлым человеческим жильем. Капитаны гурьбой расположились вокруг стола, кормчие стояли позади.

– Пора начинать,  – адмирал обвел строгим взглядом присутствующих.  – Ходят слухи, будто мы вошли не в пролив, а в огромный залив, поэтому напрасно теряем дни. Я предлагаю каждому офицеру откровенно выразить свое мнение, дабы сообща принять разумное решение. Кто желает начать разговор?  – обратился к младшим штурманам.

Помощники капитанов и кормчие переглядывались между собой, боялись открыть обсуждение.

– Нельзя точно дать ответ на возникший вопрос,  – сухо произнес Альбо.  – Мы можем только гадать, как в прошлом году в устье Ла-Платы. Нужно продолжить поиски выхода из залива.

Магеллан удовлетворенно кивнул головой, вызвал опального баска. Элькано почувствовал настроение командующего и сказал:

– Я согласен с мнением Франсиско. Мне нечего добавить.

– Очень хорошо,  – похвалил Фернандо, заранее подсчитывая голоса.  – Ты, Мафра?