Верхом на ветре - Лючия Сен-Клер Робсон

медные браслеты и поделила их, отдав половину дочери. Чтобы они не свалились, Надуа приходилось поднимать руки или зажимать браслеты в ладонях. Она терпеливо сидела, пока Разбирающая Дом раскрашивала ее личико и подбородок киноварью, напоследок нанеся красную черту вдоль пробора. Девочка захихикала, когда мать стала красить и внутреннюю поверхность ушей, — это было щекотно. Наконец Разбирающая Дом расплела волосы Надуа и тщательно смазала их маслом.

— Запоминай, как наносится краска. В следующий раз сможешь сделать это сама.

— Да, мама.

Снаружи уже стемнело; стук барабанов, пение и крики становились все громче. Надуа нетерпеливо заерзала, боясь что-нибудь пропустить. Когда Разбирающая Дом наконец закончила свое дело, девочка бегом выскочила из типи.

— Потише! Платье порвешь, если упадешь! — крикнула ей вслед Разбирающая Дом, и Надуа перешла на быстрый шаг, который сопровождался перестуком и перезвоном. Вместе с остальными она направилась к площадке для танца.

Пахаюка, Бизонья Моча, Рассвет и другие члены совета сидели полукругом возле костра, накинув на плечи шкуры, несмотря на жару. На шесте перед ними зловеще раскачивались скальпы. Две линии танцоров — мужская и женская — двигались вперед и назад, лицом друг к другу. Они образовали круг вокруг шеста со скальпами. Равномерно стучали барабаны, и высокие языки пламени очерчивали силуэты танцующих.

Вдруг раздался громкий клич, и танцующие остановились. Глубокая Вода подъехал верхом на коне и вонзил копье в бизонью шкуру, расстеленную перед полукругом совета. В наступившей тишине Глубокая Вода рассказал о своем подвиге и о первом снятом скальпе. После этого он спешился и присоединился к товарищам, сидевшим за пределами круга. За ним подъехал другой воин и сделал то же самое.

— Что они делают? — прошептала Надуа, склонившись к украшенному красной полоской уху Разбирающей Дом.

— Они разбирают ку, доблесть. Совет выслушает каждого и решит, кто на самом деле заслужил отличие. За одного врага можно засчитать только два ку.

— А разве они не могут это определить по тому, кто снял скальп?

— Нет. Коснуться живого врага палочкой для ку намного почетнее, чем снять скальп с убитого. И даже если воин убил врага, другой может засчитать ку за того же убитого. В сражении все бывает так запутано, что это единственный способ решить, кто чего заслуживает на самом деле.

Надуа с нетерпением ждала очереди Странника — он конечно же будет последним. И в этом она не ошиблась. Она подскочила, когда раздался пронзительный звук, словно кто-то провел ногтями по грифельной доске. Мрак ворвался в освещенное костром пространство, словно взбесившийся сгусток тьмы. Конь устремился к кругу, будто собираясь растоптать людей. Надуа отпрянула, наполовину скрывшись за спасительным крупным телом Разбирающий Дом. Женщина даже глазом не моргнула и сидела спокойно, а Мрак остановился в нужный момент, и Странник вогнал копье в иссеченную шкуру. Потом, не покидая седла, освещенный мерцающим пламенем огня, Странник начал свой рассказ.

Слушая его, Надуа одновременно ощутила приступ тошноты и какой-то странный восторг — такой же, как при виде мальчишек, издевающихся над колибри. После шума трещоток, барабанов и аплодисментов, сопровождавших рассказы других воинов, сильный голос Странника звучал в полной тишине:

— Мы нашли нерматека, людоедов. Тех самых, кто убил нашего брата и осквернил его тело. Мы налетели на них, сонных, будто ястреб на беспомощную мышь. Мы захватили их, отрезали руки и ноги, вырезали языки. Мы скальпировали их, но не стали убивать. Мы разожгли посильнее их собственные костры, бросили их туда заживо и со смехом танцевали вокруг, пока они, безъязыкие, кричали и корчились, а жир из их тел трещал и таял на огне, кожа их обугливалась, а кровь, текшая из ран, вскипала. Так мы отомстили за нашего брата. Мы выловили их женщин и детей, будто тетеревов в кустах, подняли их на копья, изувечили и бросили на поживу муравьям. Никого не осталось, чтобы оплакать их кости. Мы сожгли их деревню и забрали все, что у них было. Они нас больше не побеспокоят. Услышьте меня, брат Волк, и брат Орел, и мой погибший брат! Месть свершилась! Сувате, все кончено.

Но кончено было не все. Пласидо, вождь тонкава, вернулся во главе небольшого отряда охотников, когда остатки деревни еще тлели. Он молча ехал среди руин, остановившись лишь для того, чтобы поднять боевую стрелу команчей с тремя красными полосами на древке. Он узнал ее. Точно такие же стрелы он забрал у Странника. Тихо плача, Пласидо аккуратно положил стрелу в седельную сумку и поехал на другой конец лагеря, чтобы найти останки жены и детей и похоронить их.

Глава 19

Надуа переминалась с ноги на ногу, отмахиваясь от роившихся вокруг москитов и слепней и расчесывая искусанные руки и ноги. Воздух был настолько густ, что походил на суп из насекомых и пыли, приправленный тяжелым запахом лошадиного навоза и разогретый почти до кипения. Ни единый листик не трепыхался на деревьях. Впрочем, и трепыхаться было почти нечему. Вокруг росли только кактусы, редкие чахлые мески-ты и можжевельники да несколько тощих дубков. Ей хотелось присесть, но вокруг не оказалось достаточно больших камней, а если бы они и были, то до них все равно нельзя было бы дотронуться из-за жары. Кругом виднелись только мелкие камешки и разнообразные колючки. Она вспомнила, как говаривал ее отец: в Техасе все колется, жалит или воняет. Хуже всего было то, что вместо набедренной повязки она из тщеславия надела это тяжелое платье.

Надуа уже пожалела, что привела Странника посмотреть на новую кобылку. Но он сам попросил показать ее, и отказать она не смогла. Она так обрадовалась, когда он об этом заговорил, что тут же бросилась домой, чтобы рассказать Рассвету и Разбирающей Дом. Рассвет оторвался от шила, жил и клея и улыбнулся:

— Это большая честь, дочка. Слушай его внимательно. Он объездил лучшего боевого коня, какого я только видел. Он многому может тебя научить, — сказав это, Рассвет тут же вернулся к работе.

Но Странник не говорил ничего такого, что стоило бы слушать. Лошадь он тоже ничему не учил. Он осматривал кобылу со всех сторон и водил руками по всему ее телу, обращая на Надуа даже меньше внимания, чем на москитов. Мало того что он не обращал на нее внимания, так она еще ужасно страдала от жары. Она с тоской посматривала на крошечную тень, отбрасываемую низким можжевеловым кустом, и мечтала забраться под него. Но это было бы поступком недостойным и, вероятно, неуважительным. Она со вздохом принялась посасывать очищенный лист опунции, чтобы увлажнить