Тамара. Роман о царской России - Ирина Владимировна Скарятина

8 сентября

Для ответа ещё слишком рано!

9 сентября

Ответа нет!

10 сентября

Всё так же нет ответа!

11 сентября

Телеграмма! Он приезжает завтра. Ох, батюшки, какая кара! Вместо письма он явится лично. Теперь меня ждёт скандал. Господи, помилуй! Мама ничего не подозревает и страшно рада. Она распорядилась приготовить для него лучшую свободную комнату и всё самое вкусное, чтоб накормить и напоить. А мне приказано носить свои новые летние платья … Это будет ужасно!

12 сентября, 10 утра

Мама велела мне встать в четыре и вместе с Маней, моей новой горничной, прогуляться по аллее, чтобы встретить Алексея. Так мы и сделали. Утро было чудесным. Когда взошло солнце, на цветах, листьях и траве заискрилась роса. Это было похоже на прогулку по алмазному миру, и я ощущала себя такой здоровой, сильной, молодой и полной жизни – мне почудилось, что я могу взлететь. Итак, я раскинула руки, словно крылья, навстречу освежавшему утреннему ветерку и сразу пожалела, что у меня на них вместо перьев лишь кожа в мурашках и пушок. Но если б только вместо Алексея появился прекрасный принц, всё было бы идеально.

В конце аллеи мы с Маней уселись на бревно и стали ждать. Вскоре мы услышали топот несущихся лошадей и звон бубенцов. И из-за поворота в облаке пыли показался вёзший "Жеманство-и-улыбки" открытый экипаж. Завидев нас, Иван рывком остановил галопировавшую тройку, что вылилось в страшный хаос и шум из резкого и сердитого сотрясения бубенцов, скрипа колёс, скрежета о землю копыт и пыхтения лошадей, покрытых пеной и практически присевших на хвосты. Из этого бедлама вынырнул Алексей, выглядевший очень довольным тем, что я пришла его встречать. Он весь покрылся пылью, а его лик был заспанным и опухшим. И, увы, от него пахло водкой. По его приглашению мы с Маней забрались в ландо, и то помчалось по аллее с бешеной прытью – Ивану явно хотелось покрасоваться.

"Я приехал, Малышка, чтобы лично ответить на Ваше письмо", – прошептал Алексей, взяв меня за руку и окунув в одну из его обжигавших ванн горячих взоров, тогда как Маня, примостившаяся на сиденье напротив, тактично отвернув голову, посмотрела куда-то вбок.

"Пожалуйста, Алексей, не надо", – нетерпеливо отдёргивая руку, попросила я. Но он только рассмеялся и сказал: "Как же Вы милы!"

Он не выглядел обескураженным, и у меня упало сердце. Очевидно, моё письмо не произвело на него никакого впечатления. Ну, что ж, я поговорю с ним и заставлю его понять.

С оглушительным цокотом и перезвоном мы подкатили к дому. И там, посреди колоннады парадного входа, стояла Мамуся, столь милая и свежая в своём белом льняном платье, которая, радостно улыбаясь, протягивала к нам руки. (Папуси там не было).

"Мой дорогой мальчик, какой же приятный сюрприз! Как мило с Вашей стороны, что Вы навестили нас немного раньше, чем обещали. Мы все в восхищении!" – воскликнула она, запечатлевая воздушный поцелуй на Алексеевом пыльном лбу, тогда как тот почтительно целовал ей руки. Потом мы позавтракали на веранде, и вскоре после этого он отправился спать, уведомив, что проспит до ужина. Хвала за это Небесам!

Почти полночь

Как я могу написать, как я могу доверить это своему дневнику? Это так ужасно! Так ужасно! Я бы хотела умереть. Если б только я могла кому-то рассказать, если б только я знала, что мне делать. Мне так плохо, я до сих пор вся дрожу. Я с трудом держу карандаш. Зачем я вообще написала то письмо? И вот он дал мне свой ответ. О, что же мне делать? Как от всего этого стыдно. И у меня в голове такой сумбур – я должна что-то сделать, иначе я сойду с ума. Возможно, станет легче, когда я изложу всё на бумаге.

Алексей проспал до ужина. Потом ел, и ел, и пил, и пил, и пил, а после попросил показать ему сад.

"Я буду зорко оберегать её, княгиня Марина", – как водится, улыбаясь, пообещал он Маме, а та, просияв, промолвила: "Конечно, мой дорогой мальчик, я знаю, что Вы так и сделаете".

Так что мне ничего не оставалось, как проводить его и показать цветочные клумбы, затонувшие сады и террасы. Он непрерывно всем восхищался, хотя я уверена, что ему было совершенно всё равно. Затем он сказал: "Я хочу посмотреть парк. Я слышал, что это одно из самых прекрасных мест в стране".

Я ответила: "Да, но сейчас уже слишком темно. Лучше завтра утром".

Однако он настаивал: "Нет. Завтра утром я уже отбываю назад в Красносельский лагерь. Мне дали отпуска всего три дня, так что у меня не так много времени для осмотра местных красот".

Я тут же подумала: "Господи Боже, какое благословение!" – и так обрадовалась хорошей новости, что согласилась: "Ладно. Я покажу Вам парк, и мы сможем там всё обсудить".

"Да, – произнёс он странно севшим голосом, – там я и отвечу на Ваше письмо". Вскоре он обещанное и сделал, заявив, что написанное мной являлось полной чепухой и мы всё равно поженимся.

Итак, мы спустились по склону, пересекли большую лужайку и вышли на главную аллею. Там было уже совсем темно, и я сказала: "Вот видите, я была права. Вы ничего не сможете разглядеть".

Но он отшутился: "О, я вижу в темноте, как кот. Давайте пойдём дальше".

Потом мы шли ещё минут десять, пока не добрались до старого летнего домика – Храма Венеры.

Именно там внезапно произошла ужасная вещь: Алексей буквально сошёл с ума – совершенно, бесповоротно. Я никогда и никого не видела в похожем состоянии, кроме бедного старого Шарика, подхватившего бешенство. Он заключил меня в объятия и принялся сжимать, шепча: "Значит, Вы не выйдете за меня замуж … что ж, хорошо … поглядим … поглядим". И повторял эти слова вновь и вновь, дыша мне в лицо своим винным перегаром и сдавливая до тех пор, пока у меня не затрещали кости и я не завопила: "Оставьте меня в покое", – отпихнувшись что было сил.

Тогда он ещё больше разозлился и, толкнув меня в грудь, сбил с ног, после чего всем весом придавил к земле, причиняя мне боль, страшную боль. Я решила, что он собирается меня убить. Я была ужасно напугана. Я пиналась, царапалась и сопротивлялась, однако