Призрачные воины - Лючия Сен-Клер Робсон

Конюх лежал там, где упал, таращась невидящими глазами в свинцовое небо. Лицо его, словно сахарная пудра, припорошил снег.

— Мы бы отправили за ним наряд, чтобы похоронить, — юноша кивнул на труп, — да лейтенант не позволяет. Я камнями в ворон кидался, чтобы они ему глаза не выклевали. А еще я вашу собаку с лошадью кормил, пока вы спали.

— Спасибо, сынок, — кивнул Рафи и посмотрел на вершину холма, в которую кто-то вогнал длинную жердь. Затем он окинул оценивающим взглядом тяжелые деревянные ворота, окованный железом засов и свою перевязанную руку.

— Открывай ворота.

— Не могу, сэр. Лейтенант Бэском запретил.

— Тогда давай свою флягу. И другие фляги тащи, сколько унесешь.

Вскоре рядовой вернулся, держа в руках связку из пятнадцати фляг, и Рафи закинул их за здоровое плечо. Упершись левой ладонью в засов, он налег на него всем своим весом. Сдвинув засов в сторону, Рафи толкнул левым плечом створку.

Из глаз посыпались искры, но ворота удалось чуть приоткрыть — достаточно для того, чтобы протиснуться в образовавшуюся щель. Следом за Рафи юркнула Пачи.

Коллинз шел не оглядываясь. Где-то позади снова затянул песню брат Кочиса Койюндадо. Чувствуя на себе взгляды апачей, которые наверняка сидели за скалами, окружающими станцию, Рафи вскарабкался на вершину холма и развернул бумажку, обернутую вокруг жерди. Послание было написано на обратной стороне чека на шляпы-котелки, ботинки и микстуру от кашля. Коллинз узнал аккуратный почерк Уоллеса, хотя прекрасно понимал, что диктовал Джиму не кто иной, как Кочис.

«Теперь у меня еще трое белых, помимо именуемого Уоллесом, — гласило послание. — Обращайтесь с моими людьми хорошо, и я не обижу ваших. Кочис».

Еще трое белых? Но кто они? Случайные курьеры? Путники, которым не повезло? Возницы грузовых фургонов?

Спустившись с холма, Коллинз подошел к речушке и наполнил фляги. Ремень от фляжки сержанта Рафи сунул Пачи в зубы. Собака потрусила следом за хозяином, высоко задирая голову, чтобы фляжка не волочилась по земле.

К тому моменту, когда Рафи добрел до ворот, ему казалось, что каждая из фляжек весит не меньше двадцати кило. Но ему было плевать: теперь у него затеплилась робкая надежда. Ставки выросли, сейчас на кону стоят уже четыре жизни. Быть может, Бэском пойдет на попятную?

Сперва Коллинз отнес фляжку сержанту Мотту, а потом постучался к лейтенанту. Рафи репетировал речь заранее, однако стоило ему только открыть рот, как он понял: его ждет фиаско. По испуганным глазам лейтенанта, по его упрямо поджатым губам было ясно, что Бэском не отступит. Болезненная неуверенность в себе превращала любую уступку в чудовищный удар по самолюбию.

Пальцы у Рафи ходили ходуном от гнева, когда он протянул лейтенанту послание. Коллинзу страшно хотелось придушить упрямца голыми руками, он прямо-таки жаждал услышать предсмертные хрипы в глотке Бэскома.

А что, если отправиться на поиски Кочиса? Наверняка вождь притаился где-то там, среди смертельно опасного лабиринта скал и утесов. Может, ему, Рафи, удастся как-нибудь уговорить вождя сохранить жизнь Уоллесу и еще трем пленникам? Нет, пока семья Кочиса в руках у Бэскома, уговоры не имеют смысла. Воображение услужливо нарисовало жуткие пытки и мучительную смерть, которые ждали бедолаг, оказавшихся в руках индейцев. Рафи не знал, какими словами проклинать Бэскома и взывать ко Всевышнему, наделившему венец своего творения таким непроходимым упрямством.

ГЛАВА 25

ДЕЛО РУК ЖЕНЩИН

Джеронимо ехал впереди — рядом с Викторио и Локо. За ними следовала Лозен с Колченогим и Красными Рукавами. Замыкали шествие Говорливый, Крадущий Любовь и прочие молодые воины с подручными. Все утро они взбирались вверх по склону, направляясь к охряным скалам, вздымающимся по бокам узкого ущелья, что вело к оплоту Чейса. Пронизывающий холодный ветер, который завывал среди круч и оставшихся от оползней груд щебня, пробирал до костей.

Джеронимо рассказывал о группе апачей, которых испанцы прозвали тонтос — слабоумными. Среди сородичей Лозен они были известны как бини-э-дине, что значит «безмозглый народ». Сам Джеронимо теперь по большей части жил в племени Неприятелей, вождем которого являлся муж его сестры Длинношеий. Джеронимо, казалось, совершенно не тревожило пренебрежительное отношение апачей-чирикауа к его новым соплеменникам. Народ Длинношеего обитал в Сьерра-Мадре — земле еще более негостеприимной, чем суровый край чирикауа. Несмотря на невысокое мнение апачей о Неприятелях, выходцы из этого племени, как и остальные апачи, смотрели на бини-э-дине свысока.

Джеронимо говорил громко, чтобы слышали даже подручные:

— Эти бини-э-дине вообще ничего не соображают. Они жрут койотов, змей и даже рыбу. Если, ребята, кто-нибудь из бини-э-дине пригласит вас разделить трапезу, вы, прежде чем есть, лучше сперва понюхайте, что там булькает в котелке.

Кто знает, чем вас накормят. Будете вонять рыбой, а по всему телу пойдут пятна.

Лозен никогда прежде не видела Джеронимо в столь приподнятом расположении духа. Однако остальные не разделяли его веселья. Несмотря на шутки и байки брата вождя, а также добычу, что ждала впереди, все ехали с мрачными лицами.

Джеронимо принес весть о том, что американские солдаты вероломно нарушили священный закон гостеприимства. Они пригласили на трапезу Чейса и взяли в плен не только его племянников и брата Быка, но еще и жену с детьми. Не будь Чейс таким проворным или обращайся он с ножом похуже, то и сам угодил бы в неволю к вождю синемундирников. Весть о случившемся облетела край чирикауа со скоростью степного пожара. Народ уже назвал этот инцидент «Историей о разрезанной палатке».

— Почему синемундирники не отпускают пленных? — спросил Викторио.

Джеронимо скорчил гримасу, которую, впрочем, было сложно отличить от обычного выражения его лица.

— Я был с Чейсом, когда он держал совет с вождем синемундирников, — промолвил он. — Синемундирник напуган. Он боится выставить себя дураком перед своими людьми и потому ведет себя как еще больший дурак. Я думаю, бледнолицые — тоже бини-э-дине.

— И все из-за дрянного мальчонки с рыжими волосами и косыми глазами, — фыркнул Локо. — Племени Белогорья только повезло, когда много лет назад его мать сбежала, прихватив сына с собой. А теперь они его опять похитили.

— Сколько мулов у синемундирников? — Говорливый вернул беседу в нужное русло, заговорив о самом важном.

— Пятьдесят шесть, если солдаты ни одного не съели и ни один не сдох от жажды, — ответил Джеронимо. — Вся вода у них в большом деревянном горшке. — Движением рук воин очертил силуэт бочки. — Даже если бледнолицые пьют не больше