Лист лавровый в пищу не употребляется… - Галина Калинкина

– Чужим ты стал, братка.

– Что я вам? Ноша на рамена. Съеду до Николы.

– Не держу.

Бьянка Романовна Таубе прислала Липе гречки. Не рогожу, не наволочку, а мешочек, сшитый из полотенец. «В утешение», так и сказала Вита, «в утешение». Теперь Липа сидела за столом и перебирала: ядрышки в одну сторону, сор в другую. И мысли перебирала, давно не писала своим.

«А ну её, эту Миррку. И гречу сцапала, и «жаниха» увела. Зазря Дарка к ней ушёл. Миррка поджидает у базара, за руку дёрнет как, да грозится: «Я вашей сикильде что-нибудь сделаю, а то и с моста спихну». Вырвусь, да бегом от неё. А дома и не тревожу. С самоваром попечалюсь и всё на том; зачем такое в дом нести. Наш-то за брата мучается. Молчит, а по затылку всё видать. Если затылок стылый, «чужой», знать, горюет, а если лёгкий, ходовой, отошёл, значит. Вот как разомлеет, и давай арифметике своей учить. Ведь сами приходят едва живые, а занятья подай им. Ох, ох, кто ж такое мученье Липе послал? Ох, маменька и папенька, бабинька и дединька, за какой грех такое выпало вашей Липе. Господи Исусе, помоги Липе уразуметь арифметику, не остави в благости своей. Премудрости Наставниче и смыслу давче, немудрым Наказателю и нищим Защитителю, утверди и вразуми сердце мое Владыко. И всё толкуют, примеры, мол, на базаре тебе пригодятся. А зачем базару примеры? Там сноровка требуется, поворотливость, глаз зоркий, голос зычный, рука крепкая, нога быстрая. Разве ж научит тому арифметика? На базаре-то жизнь, а не школа, хоть нынче людей поубавилось, мороз согнал. Тепереча глаз да глаз, как бы мёрзлой картохи не прикупить. Нынче такой жалостливый случай вышел! Выкрест один играл на скрипке, прям между рыбой и соленьями. И так кручинно играл. А потом опустил скрипочку и говорит, купите, граждане, больше она мне не понадобится. А народ всё чумеет. Готов и музыку такую задарма взять. И сколько лиц разных на торжище, сколько баек! Все новости разом узнаёшь. Вот с утра слыхала, у Хрящёвых яма с карасями застыла. Так они карасей изо льда вырубали. Соседи насмехались, но больше в варежку, побаивается народец Федьку Хряща – «красного управляющего». А быват и страшное на базаре услышишь. В Сокольничей роще сызнова снасильничали, да говорят, будто, старуху. Старуха жутко выла, аж на пакгаузах мазутных слыхали. Уж на старуху-то кто польстится? Последний. Не уймётся вызлунь-зверь. А всё одно конец примет. Так должно быть на Свете. А в Ерденевской слободе дуроватый объявился. Видали многие, а споймать не могут. Вечерами девок подкарауливает в закоулках и пальто распахивает. А под пальто-то нагишом. Девки врассыпную. А он гогочет. Не забижает, не грабит, а тешится. Вот как у них в городе-то. Вивея вовсе и не ледащая, красивая да одинокая. Долговязого братцем зовёт. Детей у ней цельный класс. А своего нету. Обещала научить укладывать косы на городской манер. И юбку подарила с блузкой, одеться, как она, выходит. И ходить её походкой выходит. Одного не суметь, на бандуре той играть, что в зал втащили. Пришлось стол дубовый, тяжелючий, на серёдку вытаскивать. А роялю задвинули под окно с тремя створками. Теснее стало, а всё одно простор есть. Зала у них, будто горница в пятистенке – на всю избу. Вивея за ту роялю садится, когда Лавра дома нет. Видать не хочет бередить, известно дело, как не помнить, чей подарок. Как подскажешь памяти, так холодит в подреберье и ниже живота хлад ложится. И как Липа утекла из той церкви антихристовой. Недавно у Горбатого моста встретился священник безбородый, что в дом ихний определил, сказывал, по делам церкви тут, а сам выпытывал, выпытывал и в другую сторону пошёл, вовсе не к храму. И всё любопытствовал, кто в какой комнате проживает. Ушёл, а у Липы поджилки трясутся. Теперича Вивея научила, как на такие вопрошания отвечать. Вот подойди до Липы, оскоблённый, узнашь! Во сне сегодня квашню затеяла. И сны врут. Тесто месить – девушке к суженому. А жаних-то съехал. Да какой он жаних… Так, баламошка. А морозы у нас на Николу будто крещенские. Дрова покамест имеются, да маловато будет. А вокруг дома всё Супников шьётся, за флигелем приглядывает, как бы не сдали без ордера его али исчо чего. Квартхоз тоже из храпоидолов. Не человек. За идею, говорит, сожру жильцов. Как пёс голодный обходит город… и голову за собой волочит по земле…».

13

Гайде-Гадина

Мотор «Фарко» вернулся на штатное место.

Бригада ремонтников восстановила его работу. Цеховые на перекуре одобрительно, по матери, прошлись в адрес инженера, бывшего управляющего насосной станцией, вернувшего насос. Николай Николаевич пуще прежнего чувствовал злобную затаённость нынешнего заправилы – Кима Хрящёва. Виском чувствовал. Ни с того, ни с сего заломит правый висок. Потёр ладонью, оглянулся, и короткое замыкание: халзаний взгляд из узких щелок будто током бьёт. Секундное соединение и вот уже цепь разомкнулась, Ким подходит, задаёт вопросы по делу. Чуть больше разбираться стал председатель комитета или просто-напросто поднахватался словечек, но до премудростей и конкретики не дошёл. По сути, Колчину и не до мелкотравчатых злопыхателей. Уживаться надо, свыкнувшись с присутствием комитета, как балласта на водокачке, лишь бы сильно в процесс не лезли, лишь бы водичка шла и шла на Москву, как по регламенту положено, отпущенным объёмом в день. Видимо, значимость задачи осознавали и в Исполкоме Моссовета, поскольку оттуда поступило Колчину телефонное распоряжение деревянным голосом «работайте, товарищ, спокойно». Колчин предполагал, что-то подобное и Федьке сказано; здоровое соперничество, а, впрочем, и нездоровое, высоким товарищам на руку. Постепенно распри с Федькой отошли в сторону, тот особо не лез и не напирал. И его, должно быть устраивал под рукой знаток, грамотный инженер, как бы самому перед тем же Исполкомом не обделаться. А ежели что, будет на кого вину скинуть. Да и забот у обоих хватало: Колчину по технической части, Фёдору-Киму по политической, агитационной, по линии проведения решений партии большевиков в жизнь Алексеевской водонапорки.

К тому же зима вносила свои поправки и требовала большей опеки над хозяйством. По старому знакомству и по-соседски заведующий приютом Несмеянов взмолился к Колчину о вспомоществовании: за трубами школы и спален приглядеть. Дел невпроворот.

На Николу Зимнего, день тезоименитства, как от Чудотворца подарок. После службы во славу Николы Мирликийских задержался, под благословение подошёл к о. Антонию, потом протодиакона поджидал, словом перекинуться. А Лексей Лексеич и сам искал,