Фернандо Магеллан. Том 2 - Игорь Валерьевич Ноздрин

не приносило материальных выгод. Офицеры высказались за поход на запад, дали ответы подобно единственному сохранившемуся письму Сан-Мартина, застраховавшего себя от неприятностей.

Астролог сомневается в открытии прямой дороги на Молукки, но советует не прекращать исследования до января, так как погода благоприятствует поискам, солнце стоит на небе семнадцать часов в сутки. Однако из-за скудности довольствия и усталости людей, плавание не может продолжаться далее нового года. «Я заметил, что заболевшие выздоравливали с большим трудом»,  – подчеркивает главный штурман флотилии. Ему кажется разумнее пойти на восток, но он не возражает против движения на запад.

«Кроме того, я уже сообщал Вашей милости, что матросы окончательно измотаны, а запасов провизии для преодолении пути до Молукки оттуда до Испании недостаточно. Было бы хорошо, если бы Ваша милость исследовала берега днем, а не ночью, не только в целях безопасности кораблей, но затем, чтобы предоставить командам необходимый отдых. После девятнадцатичасовой работы вы ведь можете приказать отдать якорь на четыре-пять часов. После захода солнца надо остановиться во избежание столкновения с рифами, между которыми опасно плыть даже днем».

Нормальных дневных рационов сохранилось на сорок дней, далее придется снижать потребление, пока не наступит голод. Каждый день и каждый час стали вдвойне дороги. Адмирал перечитал записки и 23 ноября отдал приказ поднять якоря, отправиться по каналу к Желанному мысу. Разве можно, повернуть назад от двери, скрывающей сокровища?

Пять дней флотилия осторожно брела по проливу, заготавливала морского зверя, закидывала сети, пополняла запасы продовольствия, чинила корабли, собирала лечебные травы, заливала бочки студеной водой.

«Все время по левому борту моряки слышат шум отдаленного прибоя,  – замечает Ланге.  – В самом деле, прилив Тихого океана обрушивается там на берега островов Санта-Инес и Десоласьон. Непонятно, как подобный факт остался без внимания. Ведь картографы еще десятилетия продолжали помещать к югу от Магелланова пролива отроги континента, который, по их мнению, покрывал всю южную часть Южного полушария Земли».

Вероятно, моряки Магеллана предполагали, будто слышат рокот Южного моря, удары прибоя о западное побережье континента или сильно спешили, не успели проверить возникшую догадку.

В среду 28 ноября 1520 года эскадра прошла мимо Желанного мыса, углубилась в просторы океана. Земля скрылась за кормой.

Глава XX

Переход через Тихий океан

«Не определено ли человеку время на земле?

Дни его, как дни наемника.

Как раб жаждет тени как поденщик ждет окончания работы,

так я получил в удел суетные месяцы,

горестные ночи отчислены мне.

Ложась, говорю: “Когда-то встану?”

Вечер длится, я ворочаюсь до рассвета.

Мое тело одето червями, пыльными струпьями;

кожа лопается, гноится.

Дни бегут скорее челнока, кончаются без надежды.

Жизнь моя – дуновение, око мое не возвратится видеть доброе.

Не увидит меня глаз знавшего меня;

очи Твои на мне – и нет меня. Редеет облако и уходит;

так спустившийся в Преисподнюю не выйдет из нее.

Не возвратится в свой дом,

его место уже не будет знать хозяина.

Не стану удерживать уст, начну говорить в стеснении духа,

жаловаться в горести души моей.

Разве я море или морское чудовище,

что Ты поставил стражу надо мною? Когда подумаю:

“Постель утешит меня, а ложе унесет горесть”,

Ты страшишь меня снами, пугаешь видениями.

Моя душа желает лучше прекращения дыхания и смерти,

чем сохранения костей. Жизнь опротивела мне.

Не вечно жить мне на свете.

Отступи от меня, ибо дни мои – суета.

Что такое человек, что Ты так ценишь его,

обращаешь на него внимание,

посещаешь по утрам, каждое мгновение испытываешь его?

Доколе Ты не оставишь, не отойдешь от меня,

не дашь проглотить слюну?

Если я согрешил, что сделаю Тебе, страж человеков!

Зачем Ты сотворил меня противником Себе,

так что я стал себе в тягость?

Почему не простишь мне греха, не снимешь беззакония?

Ибо я лягу в прахе; завтра поищешь меня – и нет меня»

(Иов. 7).

* * *

Смрадный запах гниющих остатков продовольствия поднимался на палубу сквозь вентиляционные люки. Рядом лежал распухший обезображенный человек и беззубым черным ртом стонал в чужое незнакомое небо, где пятью яркими звездами горел могильный крест. Вторые сутки матрос исходил кровавым поносом. Прикрытый рогожей, он валялся без штанов, распространял зловоние. Отец Антоний знал, что скоро вместо крови из него полезет похожая на серу мерзкая каша, и тогда через три дня несчастный умрет.

Священник плакал. Тихо слизывал слезы, бегущие по впалым щекам к растрескавшимся губам, судорожно перебирал страницы, поглаживал переплет книги. Тело ломило от боли, ноги ослабли, подкашивались, десны распухли. Пожелтевший от истощения Моралес осмотрел его, покачал головой. Скорбут – не сомневался францисканец. Он видел, как люди сохли от скудной пищи, как болезнь расползалась по кораблю. Одни таяли, как церковные свечи, превращались в передвигавшиеся на карачках скелеты. Другие разбухали, раздувались, становились буйными, пока не падали на палубу, лишившись способности жить, ждали конца. Третьи от цинги скрючивались на циновках, бились в конвульсиях, выплевывали с кровью зубы. Десны покрывались язвами, зев болезненно распухал, они были не в состоянии глотать пищу. Скоро его тело сделается непослушным, станет источать зловоние.

Смерть и переход души в Царство Божие представлялись Антонию торжественным актом с поющими ангелами на небесах, со свечами и молитвами. Действительность оказалась отвратительной. Люди теряли человеческий облик, заживо гнили, смердели. Адмирал приказал поливать палубы уксусом, но застойный запах тлена въелся в дерево.

«За что, за какие грехи Господь послал кару сию?» – не понимал священник. Моряки заслужили ее блудом, неправедной жизнью, а он чем? Или Всевышний испытывает его на твердость, как у библейского Иова? Он видел свои красивые ровные белые зубы вываливающимися изо рта, трогал кончиком языка невыносимо болевшие десны. Раньше Антоний не боялся умереть, а теперь представлял, как будет неподвижно лежать в куче кала, пока не испустит дух, и его не обмоют ведром холодной воды. Как это мерзко и противно, как не соответствует привычной духовной жизни! Будто Дьявол посмеялся над ним, намерился низвести до скотского состояния в минуту кончины.

Слезы обильно текли из глаз, как немой упрек Господу, Которому он служил, а Тот отвернулся от него. Чем сильнее рыдал Антоний, тем легче