Фернандо Магеллан. Том 2 - Игорь Валерьевич Ноздрин

– Ты ему зад подставь,  – посоветовали в толпе.

Фодис отложил пилу, насторожился. Плотнику не понравилось непочтительное обращение с его детищем.

– Отдай подобру!  – потребовал солдат.

– Нет!  – завопил Вальдеррама.  – Не дам, богохульники!

– Мы не трогаем Господа,  – возразил Санчо.

– Уйди, старик!  – посоветовали матросы.

– Не позволю!  – закричал священник, но солдат легко отобрал у него святого.

Нормандец растолкал толпу, придвинулся к алтарю.

– Рыжий пожаловал…  – Санчо заметил Фодиса.  – Полезешь заступаться?

– Не тронь!  – сказал плотник, сжимая кулаки.

– Ох, напугал… Видали мы таких!  – запричитал Наварре.

Закончить он не успел, Фодис сгреб солдата в охапку вместе со статуей, повалил на палубу. Свист прекратился. Толпа закричала, зашевелилась, кинулась разнимать дерущихся. Баскито покинул бесполезный руль, забыл о ветре, прибежал на квартердек. Ричарда и Санчо растащили в стороны. Изрядно помятый святой валялся на грязных досках. Баскито подхватил его, поднял над головой.

– Пусть освятит воду и вызовет пассат,  – торжественно произнес матрос, примиряя поссорившихся.  – Мы искупаем его с молитвой.

– Правильно.

– Мы не грешники,  – поддержали в толпе.

– Где капеллан? Пусть поет псалмы!

Вальдеррама в суматохе исчез.

– Обойдемся без него,  – решил Баскито, расставляя народ в две шеренги от мачты до борта. Плотник и солдат оказались напротив друг друга.

– Давно пора утопить рыжую харю,  – шипел Санчо.  – Из-за рыжих на море происходят несчастья. Зимой налетели на камни, а сейчас подохнем с голоду!

– Заткнись!  – погрозил появившийся в проходе Бартоломео.  – Я тебя самого подвешу за ноги!

– Веревку давай!  – приказал Баскито, удерживая на руках статую Антония.  – Да не эту – тоньше. Святой ведь!

– Может, ему рясу заголить да по заду постегать?  – предложили в толпе.  – Вмиг ветер задует!

– У него нет задницы – Фодис не вырезал,  – засмеялись люди.

– Завязывай узлом посередине!  – велел Баскито.

Антония поверх парчового плаща перевязали линем, и он повис на веревке. Получилось некрасиво. Баскито предложил перехватить фигурку поверх горла вторым узлом, но тут плотник опять возмутился.

– И так не утонет!  – успокоил народ Баскито.

Привязанного к тросу Антония с пением псалмов понесли к борту. За матросами по коридору с почтением шествовал боцман. У борта процессия в нерешительности остановилась. Баскито не знал, сразу макнуть святого или придумать еще чего-нибудь. Он беспомощно оглядел народ, поискал в толпе священника. Моряки жаждали зрелища. Баскито почувствовал это, воздвиг статую на поручнях, пал перед нею на колени. Товарищи последовали его примеру. Санчо надулся, заворчал, его ударили кулаком в бок, и он плюхнулся на палубу.

– Ричард, читай молитвы!  – в тишине промолвил Баскито.

– Какую?

– «Отче наш» и «Аве Мария».

– Разве Антоний нам Отче?  – заспорил солдат.

– Читай, читай…  – напирали со всех сторон.

Запинаясь и путаясь, плотник вспомнил молитвы. Наступил возвышенный момент.

– Не сердись на нас, Антоний,  – подражая голосу капеллана, произнес Баскито.  – Гони ветер, либо мы тебя того… макнем.

Толпа задрала головы, уставилась на паруса. Прошла минута, вторая, третья.

– Ага, выкусили!  – злорадно сказал Санчо.

– Шевелятся…  – неуверенно возразили ему.

– Надо трижды попросить,  – подсказал вылезший из трюма Мартин.

– Опустись на колени!  – зашикали на него.

– Вот еще,  – хмыкнул стражник и пошел прочь.

– Проси второй раз!  – велели в толпе.

– Я тебе второй раз добром говорю,  – начал Баскито,  – гони ветер, а то худо будет!

– Чу, подул…  – удивленно и радостно воскликнул Педро.  – Дядя Ричард, дует!

– Тянет…  – нерешительно поддержал плотник.

– С какой стороны?  – деловито поинтересовался боцман.

– Кажется, с севера,  – засомневался юнга.

– С запада,  – поправили моряки.

– Вот гад, встречный вызвал!  – выругался Санчо.  – Смеется над нами!

– Гляди, и впрямь паруса заколыхались.

– Диво…  – зашумели матросы. Вздрогнув, полотнища повисли недвижно.

– Проси в последний раз!  – распорядился Бартоломео.

– Ну, Антоний, если сейчас не поможешь, пеняй на себя!  – напугал его обидевшийся Баскито.

– Не так,  – закричали моряки,  – вежливо, как в первый раз.

– Хватит с него!  – надулся Баскито.  – Мы читали молитвы, вставали на колени, а он издевался над нами!

– Надо по чину, по форме,  – поучали в толпе.

– Сам проси!  – огрызнулся Баскито.

– Пусть Фодис уважит, Антоний ему как сын родной!  – рассудили в народе.

Но и на сей раз, учтивые слова не возымели действия на святого – он не пожелал вызвать ветер. Тогда к всеобщему удовольствию его медленно опустили за борт, заставили поплавать корабликом вдоль борта. Несчастный Антоний перевернулся лицом вниз, безропотно сносил унижения.

– Захлебнется!  – всерьез испугался Педро.

– Хватит, вытаскивай!  – скомандовал боцман.

– Я бы его под килем протянул,  – сказал Санчо, не удовлетворенный купанием.

– Завтра снова опустим,  – пообещал Бартоломео.  – Для первого раза достаточно.

– Не дам,  – Фодис сгреб в охапку святого, отнес к алтарю.

Вода стекала с мокрой фигурки Антония. Румяна слезли со щек, он пожелтел и осунулся, будто простудился. Черные глаза обиженно глядели на людей. Он походил на мальчишку-несмышленыша, а не на падуанского чудотворца. Плотник по-отцовски расправлял ему золотисто-алый плащ, стряхивал заскорузлым пальцем капельки со лба. Дева Мария ласково смотрела на них.

Толпа разбрелась. Непобедимый солдат не отважился смеяться над Фодисом. Баскито возвратился к рулю и заголосил, призывая «небесного пса» раздуть паруса. Так маялись весь день, поминутно слюнявили пальцы, старались поймать малейшие движения воздуха.

* * *

Ночью на флагмане умер десятый по счету человек. К полудню в теплом климате труп под рогожей начал разлагаться и смердеть. Больные отползли от матроса, здоровые стороной обходили мертвеца, и не находилось желающих обмыть бродягу водой, одеть в чистое платье. Нотариус Леон де Эсплета издали удостоверился в смерти, составил соответствующий документ, пообещал добровольным помощникам выделить часть наследства покойного за последние услуги. Уродливо раздавшийся труп обдали водой, отерли от дерьма, завернули в кусок паруса.

Неторопливо и деловито Эсплета переписал имущество в сундуке, на которое уже давно зарились соседи, запер на ключ, прикрепил сургучную печать, выдал по денежке доброхотам. Грязный хлам, старая Библия, поржавевшее оружие, всякая мелочь остались семье, если «Тринидаду» будет суждено вернуться на родину.

Превозмогая отвращение, отец Антоний уселся у изголовья, принялся читать Евангелие. Его тянуло к покойникам, познавшим тайну конца, секрет перехода в иное состояние. Францисканец смотрел в застывшие лица, порою удовлетворенные, порою искореженные гримасой боли и отчаяния, стараясь понять, что они чувствовали и о чем думали в последний момент. Ему казалось, будто в этот миг к человеку приходит истинное понимание жизни и Бога,