Караван - Абай Тынибеков

Слушая старшего, рассматривая город по бокам от улицы, при этом часто останавливаясь, ближе к полудню группа мастеров дошла до самого центра. Здесь улица, по которой они шли, пересекалась с другой, разделявшей город строго с севера на юг. Удивительным для них зрелищем была трехэтажная смотровая башня, возведенная прямо на пересечении этих двух главных улиц. В нижнем этаже башни располагались четверо распахнутых ворот, через которые, пересекаясь под прямым углом, проходили обе улицы.

– Если закрыть одни из ворот в этой башне, то попасть на улицу за ними уже будет невозможно, – остановившись и разглядывая башню на небольшом отдалении от нее, объяснял старший. – На втором ярусе стража, воины. А на верхнем ярусе находится очень большой барабан. Удары в него вы не раз еще услышите.

Все вместе они подошли к башне, задрав головы, стали рассматривать ее, затем вошли внутрь, сразу ощутив тенистую прохладу, посмотрели по сторонам на все ворота и вновь вышли из нее.

– Что-то я проголодался, – погладив живот, хитрым глазом скользнув по своим спутникам, произнес старший. – Знаю я тут одну харчевню, где можно сытно поесть, да и вино там некислое.

Все тут же переглянулись, заулыбались и дружно закивали.

* * *

Торговый город был очень большим и многолюдным, но, несмотря это, старший уверенно вел своих спутников, петляя в толпе, то ненадолго теряясь из вида, то вновь появляясь, поджидая их с вытянутой вверх рукой, тут же вновь устремляясь вперед, не по возрасту проворно и ловко протискиваясь между многочисленными прилавками. Вскоре изрядно вспотевшие мастера нагнали старшего. Он остановился, обернулся к ним и указал на дом перед собой: – Вот и пришли. Сейчас поедим.

Внешне харчевня была подобна обычным жилым городским домам. Ее высокая и крутая черепичная крыша, похожая на крышу шатра, покоилась на колоннах. Завиток крыши был не очень изогнутым, карнизы были гладкими, а на коньке виднелись нечастые орнаменты из маленьких фигурок. Старший вошел внутрь, следом за ним вошли и мастера. Харчевня, как и любой дом, состояла из нескольких дворов, но в отличие от него имела боковые залы, не разделенные на комнаты поменьше, а оставленные цельными и просторными. Здесь было много посетителей, сидящих группами за столами, но уже не было слышно базарного шума и оглушающего гула голосов. Старший выбрал один из пустующих столов и с явным удовольствием уселся на стул, вытянул ноги, в предвкушении обеда довольно потирая руками. Его молчаливые спутники не так уверенно, как это сделал он, присели за стол и тут же стали осматривать помещение, оглядываясь вокруг.

– Итак, что будем есть? – больше рассуждая вслух, нежели вопрошая у спутников, произнес старший.

Мастера робко переглянулись, уставились на него и почти одновременно пожали плечами, что явно означало, что они оставляют выбор за ним. Ту Доу отвязал от пояса маленький тканевый мешочек с деньгами, положил его перед собой на столешницу и очень аккуратно подвинул его к старшему. Остальные суетливо последовали его примеру. Старший задумчиво посмотрел на них, перевел взгляд на мешочки, затем, не притрагиваясь к деньгам, встал и куда-то ушел. Все недоуменно переглянулись и вновь дружно повернули головы в его сторону. Его долго не было, но, когда он вернулся, за ним шли трое юношей, неся еду. Вскоре все уже насыщались пищей. Горячие суп и каша из крупы чумизы вприкуску с душистыми лепешками, выпеченными из муки чумизы, показались им самой вкусной едой на земле. Судя по тому, как и с каким аппетитом ели мастера, старший понял, что они были очень довольны едой. Дождавшись, пока они остатками лепешек протерли опустевшие миски и проглотили последние куски, бережно откупорив большой глиняный кувшин, старший разлил по чашам вино.

– Это настоящее желтое вино, – подняв чашу, при этом смачно цокнув языком, произнес старший. – Такое вино сбраживается из клейкого риса. Пейте и запомните его вкус.

Он пригубил вино, слегка откинулся назад, прикрыв веки, подержал его во рту, явно наслаждаясь вкусом, и только потом проглотил, покачивая от удовольствия головой. Мастера бережно держали в руках свои чаши и, затаив дыхание, следили за всем, что и как он делает. Как только он приоткрыл один глаз и взглянул на них, они тут же заерзали на сиденьях и дружно заулыбались, довольно переглядываясь между собой. Старший открыл второй глаз и, поджав губы, одобрительно кивнул. Все поспешно сделали по глотку, подражая ему, прикрыли веки и стали жевать вино, словно еду. Вновь наполнив свою чашу и намереваясь пригубить ее вместе с ними, но увидев то, как они это сделали, старший не смог удержаться и поперхнулся, подавшись вперед, не в силах сдержать хохот. Услышав его смех, в недоумении открыв глаза, взглянув на него, все поняли и уже вскоре заливались смехом, глядя то на него, то на поднятые вверх чаши, то тыча пальцем друг другу в грудь, при этом хватаясь за животы. От всей души, подобно детям, они еще долго смеялись, а потом кто как мог и хотел пил вино, но уже не стесняясь старшего, не испытывая неловкость друг перед другом, чувствуя себя в этом добром заведении весьма уютно и непринужденно. Напиток пришелся всем по душе, так как благостным теплом разлился по телам, облегчил им души, развеял тяжкие думы, расслабив разум, да и развеселил, как никогда им еще не было так весело. Каждый из них ощутил небывалую легкость во всем: и в общении со спутниками, и в поведении за столом, и в восприятии незнакомой прежде обстановки и всего царящего вокруг них, и вообще, в понимании несложной устроенности своей судьбы, доселе очень трудной и порой даже не очень желанной, но отныне ставшей вдруг терпимой и даже интересной. С очередным глотком чудодейственного питья каждый из мастеров все больше испытывал неописуемое наслаждение от пребывания в этом городе, в этой харчевне и в такой приятной компании.

Так, в веселом общении, шло время, и почти каждый из них легко и просто рассказал о том, за что угодил в рабство, а затем и на работы в мастерские и на какой срок, при этом более всего выделяя приятные для себя – даже в таком печальном признании – сведения о времени, оставшемся до освобождения и возвращения домой. Старший же не проронил ни слова о себе и своей доле, умело поддерживая беседу и в нужный момент, дабы собеседники не ожидали от него откровенного повествования о себе, переводя разговор в нужное ему русло. Ту Доу отдыхал, мелкими глотками пил вино и слушал других.