Между молотом и наковальней - Михаил Александрович Орлов

Вернувшись в лагерь, победители сгоряча казнили несколько десятков захваченных прежде мусульман, опасаясь, что гарнизон Никополя сделает вылазку и отобьет своих единоверцев. «Ничего завтра захватим других», – полагали христиане.

К вечеру по Дунаю подвезли вино, мясо и хлеб из Валахии, запылали жаровни, развернулось пиршество. Перед битвой надлежало хорошенько подкрепиться, ибо когда в следующий раз удастся поесть – никому неизвестно. День выдался тяжелым и суетным. Ратники валились с ног, потому не стали хоронить казненных, посчитав, что еще успеется.

Крестоносцы оказались зажаты между армией Баязида, Никополем и Дунаем, ширина которого в сентябре достигала версты, но глубина была невелика. Сложившаяся ситуация и общий настрой франко-бургундского воинства требовали незамедлительно атаковать противника.

Некоторые надеялись, что об их завтрашних подвигах бродячие певцы сложат легенды и запоют песни, как о Роланде, и поведают свету о подвигах христианского воинства, не зря же в поход зазвали прославленного трубадура Освальда фон Волькенштейна.

На военном совете, собранном поздно вечером, обсуждалось завтрашнее сражение. Французы и бургундцы, желая непременно добыть себе славу, настаивали на своем первенстве. Венгерский король, исходя из опыта прежних столкновений с турками, пытался объяснить остальным, что первоначально фронт у турок обычно удерживают иррегулярные войска, а главные силы вступают в бой потом. Он предложил пустить вперед трансильванскую и валашскую конницу, которые расчистят дорогу тяжеловооруженной кавалерии. Опытный французский военачальник Ангерран де Куси вообще настаивал на том, чтобы армия развернулась на защищенных позициях и ждала атаки противника.

Большинство отвергло эти «трусливые» предложения, называя короля слишком робким и недостойным возглавлять цвет европейского рыцарства, а де Куси – выжившим из ума стариканом, которому давно пора на покой.

Сигизмунд стушевался и насупился, ибо не привык к подобному отношению. Он был страшно одинок, хотя его окружало множество придворных: поэтов, музыкантов, философов. Так или иначе, но король уступил своим оппонентам.

– Делайте, что хотите, и пусть будет то, что предначертано свыше, – заявил король, надув щеки.

С рассветом всех охватило возбуждение. Битва – проверка не только крепости тела с духом, но и веры. Когда христианин рубит своих противников, он должен верить в свою правоту или умереть.

Протяжно зазвучали трубы, и гулко ударили в воловьи шкуры барабанов палки. Бум, бум, бум… Франко-бургундские рыцари заняли позицию. Каждого из них сопровождало несколько человек: пажей, оруженосцев, лучников и слуг. Ах, как они чудесно выглядели! Блеск начищенных пажами доспехов, лес развевающихся разноцветных флажков, рослые сильные кони под попонами, надетыми поверх брони. Многие пели церковные хоралы, возбуждая себя и других. Мужественные волевые лица, во взглядах которых посверкивал огонь неукротимости и жажды победы; смерть подстерегает каждого, и в этом нет ничего необычного… Кончина – переход души в бессмертие, но с этим непросто смириться.

За тяжеловооруженной кавалерией неторопливо строились венгры, немцы, англичане, госпитальеры и прочие, прочие… Правый фланг христианской армии прикрывали трансильванцы во главе со Стефаном Лучковичем, а левый – валахи с Мирчи Старым. Когда-то в первый крестовый поход отправились восемьдесят тысяч воинов, но до Иерусалима добрались только десять. Об этом некоторым вспомнилось и они призадумались.

Не дожидаясь общего построения, франко-бургундские рыцари устремились вперед, обращая в паническое бегство легковооруженных всадников-акынджи, и те быстро рассеялись. Воины графа Жана Неверского рвались вперед, и вскоре их взору открылся крутой склон, на вершине которого показался невысокий частокол из заостренных кольев. «Это еще что за новости?» – удивленно скривились рыцари, продолжая взбираться вверх по бурому от сухой травы склону. Легкие оборонительные сооружения ничуть не озаботили европейцев, а лишь позабавили их. В их странах полевые укрепления почти не использовались, а уж из кольев и подавно.

Закованные в броню воины не торопясь поднимались вверх. Обзор местности затрудняли деревья и кустарник. Легкие османские луки не пробивали пластинчатые европейские доспехи, а потому жертвы оказались незначительными. Большей частью пострадали ноги лошадей. Спеша за подвигами и славой, франко-бургундские войска значительно оторвались от остальной армии.

Через пару часов раненые, вышедшие из боя, достигли венгров, двигавшихся следом за франко-бургундскими рыцарями. Зрелище окровавленных, покидающих поле боя ратников не вселяло веры в удачу, более того – являлось зловещим предзнаменованием будущего поражения.

Преодолев невысокий палисад, французы и бургундцы, посмеиваясь в усы над противником, стали теснить турецкую пехоту. Та обратилась в бегство. Вооруженные легкими луками и кинжалами пехотинцы не имели ни лат, ни кольчуг и не могли оказать серьезного сопротивления закованным в сталь рыцарям, хотя кое-где и пытались оказать сопротивление, но безуспешно.

Тут наступающих контратаковали сипахи Сулеймана Челеби и великого визиря Али-паши Чандарлы с правого фланга, а с левого – юный Мустафа Челеби[157] с бейлербеем[158] Румелии Кара Тимурташа-пашой. Завязалась отчаянная схватка, в которой обе стороны понесли значительные потери. Наконец турки дрогнули и отошли.

Полагая, что это последняя схватка, люди Жана Неверского воспряли духом. Многие из них спешились, не прекращая подъем, готовые изрубить любого ставшего на их пути.

Предотвратить поражение могла только контратака. За вершиной холма, скрытая от глаз христиан, стояла, изнемогая от зноя, дворцовая конница – цвет османского воинства. Увидав, что пехота разбита, а сипахи отступили, султан понял: наступил критический момент, и послал гонцов к своим сыновьям с приказом под страхом смерти вернуться на поле боя и атаковать противника.

Появление свежей дворцовой конницы, несущейся на полном скаку с холма, явилось полной неожиданностью для неприятеля, а тут еще на флангах вновь появились отступившие, но не разбитые сипахи. Христиане оказались зажаты в клещи и не выдержали удара. Измотанное европейское воинство сперва сопротивлялось, но потом, не сдержав напора, обратилось в бегство. Отступающие воины уже мало что соображали. Не слушаясь ничьих приказов, рыцари на глазах превращались в стадо баранов.

Часть бургундцев вокруг Жана Неверского продолжала отчаянно сопротивляться. Слабое место каждого воина – его лицо, то есть щель в шлеме. В одно из таких отверстий влетела стрела, выпущенная османским лучником, сразив знаменосца Жана де Вьена, который как подкошенный рухнул на землю. Стяг, который он удерживал, пал на траву. Видевших это объял ужас. Граф сдался туркам, и остальные из его свита так же.

Король Сигизмунд не ведал, как разворачиваются события впереди, но при виде бегущих с перекошенными лицами христиан, заметил:

– Не нравится мне это. Хватит ли у нас теперь сил сломить сопротивление неверных?

Стефан Лачкович с трансильванцами и Мирчи Старый с валахами, не сговариваясь, оставили поле боя и бежали, дабы сохранить свои силы. Никто не желал ни умирать, ни оказаться в плену. Своя рубаха