Между молотом и наковальней - Михаил Александрович Орлов

взять такую сильную крепость. Восточная Русь в ту пору, как ни странно, утратила навык брать крепости приступом. Во всяком случае, такие случаи в ХIV веке неизвестны. Города захватывали либо измором, либо подкупая кого нужно, но сие было дорого и требовало много средств.

Витовт устремился на Рязанщину. Жизнь простых людей стоила недорого и ничуть не подорожала за последующие столетия. Большинство правителей не уразумело, что основное богатство государства в людях, а не в злате. «Бабы других нарожают», – считают многие, не жалея простолюдинов!

Не успел Олег Иванович с Юрием Святославовичем всласть пограбить на Белой Руси, как примчался гонец от княжича Федора Олеговича с известием, что литовцы опустошают коренные рязанские земли, не щадя ни молодых, ни старых, ни баб, ни детей. Наскоро спрятав захваченную добычу в одном из болот, кинулись домой. Этот клад ищут до сих пор, но тщетно.

Рязанский князь наказал воинам уничтожать всех чужаков, которых те встретят, взяв на себя грех за их убиение. Распущенные по селам литовцы не оказали сопротивления, слишком неожиданным и стремительным явилось возвращение рязанцев. Тела посеченных недругов еще долго валялись по обочинам дорог, пока их не склевало воронье и не обглодали волки с лисами.

Что касается самого Витовта, то он ужом выскользнул лесными тропами из рязанских пределов. Ему не всегда сопутствовала удача при нападении, но при бегстве – неизменно. Каким-то звериным чутьем он чувствовал, что пора уносить ноги.

Вернувшись в Вильно и надев на себя личину добродетели, великий литовский князь освободил Глеба Святославовича, дав ему в удел городок Поденное, а его братьям предложил службу при своем дворе, Те, однако, отвергли его предложение, и их отпустили на все четыре стороны. Они окончили свои дни безземельными витязями, скитавшимися по свету и продававшими свой меч за кусок хлеба. Незавидная доля…

Василий Дмитриевич Московский равнодушно отнесся к событиям в Смоленском княжестве. Не последнюю роль в этом сыграла Софья Витовтовна, которая настояла на том, что надо более заниматься своими проблемами, чем соседскими. Своя рубаха ближе к телу. Князь находился под влиянием жены, которую боготворил, та же все более и более показывала свой характер.

Покинув пределы Рязани, Тимур Гураган направился к итальянской колонии Тане, по-татарски Азаку[142], в устье Дона. Узнав о его приближении, генуэзцы, венецианцы и пизанцы, имевшие здесь фактории, погрузились на суда и спешно отчалили от берега. Ордынцы, набив свои кибитки нехитрой утварью, откочевали в Прикавказские и Причерноморские степи, поджигая по пути траву; впрочем, в ту осень часто лили дожди, потому трава не горела. Православные и иудеи, оставшиеся в опустевшем городе, встретили великого эмира у ворот с дарами, уповая на милосердие, но тщетно.

Отойдя на Кубань от смердящих руин Таны, Тимур Гураган дал отдых измотанному длительными переходами войску, но с наступлением холодов получил известие от сына Мираншаха[143] о недовольстве астраханцев поборами «гостей». Это неожиданно взбесило великого эмира и вселило в его душу энергию.

Стоял декабрь, северо-восточный ветер хлестал в лицо, пурга застилала глаза, суровые степные морозы покрывали щеки изморозью, но Железный Хромец только улыбался своей загадочной монгольской улыбкой, похожей на оскал сфинкса. Непостижимый человек, а может, и не человек вовсе, а демон, явившийся из бездны мирозданья, не зря же его прозвали Железным.

Защитники Астрахани поливали стены студеной водой, дабы она покрыла их льдом, но не существовало крепостей, которыми не овладел бы Тимур Гураган. Почти всех горожан палили, а старейшину, некоего седобородого Мухаммеда, утопили в волжской проруби.

Прежде великий эмир строил пирамиды из голов или башни из тел поверженных недругов, пересыпая их известью с песком, которые устрашали население, но здесь было не из чего готовить раствор, да и невозможно на морозе, потому убиенных оставили там, где их настигла смерть.

После ухода Железного Хромца горстка астраханцев, чудом оставшаяся в живых, не стала восстанавливать Астрахань на прежнем месте, проклятом Аллахом, а возвела ее на противоположном берегу Волги.

Уничтожив все крупные административные и торговые центры улуса Джучи, Тимур Гураган, как ветер, пронесся по предгорьям Кавказа, заставляя жителей проклинать тот день и час, когда они появились на свет. Опустошая земли адыгов и осетин, зачищая равнинную Чечню, воины великого эмира везде оставляли трупы. Часть населения Северного Кавказа бежала в горы, но и там их настигали и вырезали. Людям отныне не следовало обитать в здешнем краю. Всякого попадавшегося на их пути воинов Железного Хромца убивали. От смерти человека могла спасти только пайцза[144] Тимура Гурагана. Но где ее достать?

В «Книге побед» персидский историк Шериф-ад-Дин Йезди написал, что Тимур Гураган совершил восхождение на Эльбрус, дабы вознести молитвы Всевышнему, но это более походит на легенду, ибо обе вершины горы, покрытые снегом, находятся на высоте свыше пяти тысяч метров.

После похода Железного Хромца Северный Кавказ опустел и сторожевые башни начали рассыпаться от дождей и ветров. Остались одни загадочные дольмены[145], о происхождении которых строят догадки одни нелепее других. Ситуацией воспользовалось воинственное племя кабардинцев, начав движение из среднего Прикубанья вслед за Железным Хромцом и занимая безлюдные земли, но они были немногочисленны. Потом пришла, одна из эпидемий чумы, которая скосила чуть ли не всех.

Тимур Гураган прошелся по улусу Джучи, предав его «губительному ветру истребления». Не Куликовская битва, не победа Тохтамыша на Калке, добившая темника Мамая, а походы Железного Хромца окончательно сломили империю кочевников, называемую на Руси с XVI века – Золотой Ордой.

Великий эмир слишком долго отсутствовал в Средней Азии, и люди в Персии забыли всякий страх. Более того, они осмелились поднять восстание. Пришлось освежить им память. Пройдя вдоль побережья Каспия через Дербент, Железный Хромец устремился на цветущие города Персии, и вскоре там некому стало собирать чудесные плоды и выращивать бархатные розы. Землю устилали трупы, словно опавшие осенние листья, а оставшиеся в живых под страхом смерти строили из тел убиенных башни и пирамиды.

22

В уставе Тевтонского братства, как и других военно-монашеских орденах, значилось, что его члены обязаны беспрекословно повиноваться приказам и распоряжениям вышестоящих начальников, в чем каждый рыцарь, священник и полубрат присягали перед алтарем, после чего его облачали в белый плащ с черным крестом.

Капеллан Фридрих, вступивший в братство одиннадцать лет назад, почему-то часто вспоминал покойного великого магистра Конрада фон Валленроде, который, запахнув плащ от резкого северного ветра с Балтики, в задумчивости прогуливался по мощеному двору Мариенбургского замка у часовни святой Анны.

Капеллан по своей внутренней дисциплинированности не мог игнорировать указание высшего