Между молотом и наковальней - Михаил Александрович Орлов

– О шабашах судачат всякое, а это просто свихнувшиеся бабы, несущие что взбредет им в голову… – саркастически заметил купец.

Неподалеку протяжно закричала рысь полукошачьим-получеловечьим голосом. Обоим стало не по себе, и они непроизвольно схватились за ножи.

Вскоре «Козлиная борода» возлег на «Богородицу», двигаясь вверх-вниз, а остальные, взявшись за руки, стали водить вокруг них хоровод со странными, непонятными заклинаниями и песнопениями.

– Нам здесь более делать нечего, – тронув за плечо Симеона, прошептал князь.

Наутро, поблагодарив печника за приют и взяв в руки клюки, «богомольцы» поспешили в Хлынов.

Суд Божий сменился судом человечьим. Пастушка освободили, а троих стражников отправили в Никулицин за отцом Борисом. По пути те загуляли, а когда добрались до места, то попа уже и след простыл. Видно, кто-то предупредил его обо всем. Воистину, если у Бога есть ангелы и небесные полки, то у Сатаны тоже имеются бесчисленные демоны, проникающие везде и посвященные во многое.

По решению совета старейшин обитель закрыли, черниц развезли по другим монастырям, дабы замаливали свои грехи, а мать-игуменью от всего пережитого настиг удар. Говорили, что ведьмы ее отравили, дабы не мешала им более, но кто доподлинно это знает…

20

Великий русский князь Скиргайло Ольгердович встретил переправившегося из-за Днепра Тохтамыша довольно равнодушно, выслушал просьбу о предоставлении ему убежища, на что только пожал плечами.

Уразумев, что помощи от тутошнего князя не дождаться, бывший хан отправился в Литву. Здесь его никто не гнал, но и не удерживал. В Вильно хана принял Витовт и после совещания с боярами предоставил Тохтамышу Лидский замок – бывшую резиденцию Ягайло и обещал помощь после ухода Тимура Гурагана в Самарканд.

Рассчитывая воспользоваться происходящей в Орде неурядицей, литовцы намеревались присоединить к себе Причерноморье, населенное в основном половцами. Витовт запросил по-родственному помощи у московского князя на будущее, но Василий Дмитриевич уклонился от участия в сей рискованной затее, ибо бояре единодушно воспротивились такой авантюре. Дневные кукушки на сей раз перекуковали ночную.

На московском торгу судачили, что Темир-Аксак способен завоевать мир, и страшились сего, но знали, что неумолимая круговерть времени рано или поздно прервет путь великого эмира, ибо у каждого свой предел и старуху Смерть не подкупить, не задобрить, не устрашить. Железному Хромцу исполнилось пятьдесят девять – солидный возраст для той эпохи и сколько ему осталось никто не ведал, а жизнь тогда была скоротечна. Бытие всех правителей, как ни удивительно, так же коротка, как и их подданных.

Когда в Елец прискакал Бек-Ярык-оглан с семьей, а следом за ним подошла армия Темир-Аксака, горожане оробели и приуныли. Здешние жители не раз отражали набеги степняков, но не такие армии. Начался штурм. Удельного рязанского князя Федора Карачевского и семью ханского визиря пленили, но сам Бек-Ярык-оглан неведомым образом ускользнул из города. Во всяком случае, его не нашли ни среди погибших, ни среди пленных. Железный Хромец двинулся на Русь.

Весть о взятии Ельца и выступлении великого эмира на север, докатившись до Москвы, повергла ее в трепет. Все полагали, что Темир-Аксак находится у Днепра, а оказалось, он здесь под самым боком. Над всеми нависла смертельная опасность, беспощадный жестокий враг стоял на рубежах рязанских земель, а оттуда до владений Василия Дмитриевича рукой подать. Людей объял настоящий звериный ужас, вспоминали нашествие Тохтамыша. Боярская дума заседала с утра до вечера, не ведая, что предпринять. Всех охватило великое смятение, православный люд молился неистово и самозабвенно.

Несчастья в ту пору объясняли Господней карой, а Темир-Аксак разве не наказание свыше, не бич Божий? Страшные, апокалипсические дни сменяли друг друга. Двери церквей не запирались, дабы каждый мог помолиться за несчастное московское воинство и поставить свечу за душу родного и близкого человека. Как всегда, находились и такие, кто под покровом ночи обдирал с икон серебряные оклады.

Великому владимирскому и московскому князю Василию Дмитриевичу припомнилось, как он казнил жителей Торжка, не вняв тем, кто советовал ограничиться битьем кнутом. Впрочем, и тридцать ударов кнута из бычьей кожи мало кто выдерживал. Настала пора расплаты…

Не имея призвания к ратному ремеслу, Василий Дмитриевич обычно поручал руководство войском удельным князьям или воеводам, но теперь требовалось подтвердить свой статус христолюбивого великого государя и возглавить полки или погибнуть во главе их. Непреодолимому зову долга князь не мог противиться. Он ощущал приближение кончины, а коли пировал с боярами, то как-то без веселья.

Простившись с Софьей Витовтовной, почитавшей себя почти вдовой, двухлетней, дочерью Анной Васильевной и родившимся в мае долгожданным наследником престола Юрием Васильевичем, князь повел войско к Коломне навстречу неминуемой гибели. Это все понимали. Василий Дмитриевич мог сложить голову на берегу Оки, но этого не хотелось. Однако назвался груздем – полезай в кузовок.

Порой Василий Дмитриевич вспоминал рынду Шишку и жалел, что отпустил того в Константинополь. Впрочем, великого князя и так сопровождало немало рынд, не таких близких по духу, зато более знатных.

Заботу по обороне Москвы великий князь возложил на дядю Владимира Андреевича Серпуховского. Когда тот прибыл в столицу, то вновь, не задумываясь, послал за Анной, и та вновь уступила. Князь вновь слюбился с ней и чуть не наделал глупостей, но тут прибыла его жена, и с этим было покончено. Софья Витовтовна, наблюдавшая все это безобразие, в свою очередь, спросила чтицу:

– Ну как тебе серпуховской князек, герой Куликовской битвы?

Анна ничего не ответила, а только опустила глаза.

Выйти в поле, подобно своему батюшке, Василий Дмитриевич не посмел, да и воеводы не советовали. Текли дни, каждый из которых мог оказаться последним. Прогуливаясь по вечерам по тропке вдоль Оки, князь смотрел на течение реки, думал о человеческой бренности и о том, что, вероятно, слишком много взял на себя… Брату Юрию великокняжеская власть пришлась бы в самую пору, а он не вояка. Так, ни то ни се, скорее обыватель, главы семьи, муж и отец, но не более того.

Никто не сомневался, что великокняжеское войско погибнет, но оно стояло на Оке и ждало своей участи. По слухам, распускаемым лазутчиками Железного Хромца, с ним шли четыреста тысяч воинов. Невероятная силища! Земля после прохода по ней армии оставалась голой, как череп старика. Растительность съедалась и вытаптывалась лошадьми, верблюдами и мулами.

Здесь, у Коломны, собрались не защитники Москвы, а живые мертвецы, агнцы, пригнанные сюда на заклание антихристу. Несколько бояр, пользуясь правом отъезда[140], покинули Василия Дмитриевича, переехав на запад Руси.

В эти тяжелые, тревожные