Между молотом и наковальней - Михаил Александрович Орлов

должностного лица Ордена Конрада фон Юнгингена о его поездке в Москву для встречи с Анной. Там ему надлежало организовать постоянную пересылку оттуда сведений, что было совсем не просто. Непосредственного общения – ни коммерческого, ни дипломатического – глубинная Восточная Русь с Орденом не имела. Все переговоры и торг велись через Великий Новгород или Псков.

Перед тем как пуститься в дорогу, надлежало дождаться, когда зарастет тонзура[146], выдававшая в нем католического священнослужителя, и договориться о поездке с ганзейской гильдией (северо-немецкой торговой корпорацией), которая дважды в год отправляла караваны на Русь: летом по морю, зимой санным путем.

Чтобы не вызвать подозрений, капеллан купил два воза скобяных[147] товаров, которые, по слухам, пользовались спросом в Великом Новгороде. Летнее отплытие на восток он пропустил, но уже формировался сухопутный караван. Ждали только установления зимника. Наконец снег покрыл землю белым покрывалом.

По дороге купцов подстерегали разбойники, жадные до добычи, о чем не раз писали посещавшие Русь странники, но выгода от поездки была столь велика, что риском пренебрегали. Каравану брата Фридриха предстояло миновать Ригу и Нарву, оттуда направиться на Копорье, а затем к Великому Новгороду.

Русь и Пруссия, два соседних христианских мира, то тайно, то открыто враждовали друг с другом, но коммерции это не мешало. Война войной, а торговля торговлей. Мусульманам казалось странным, что православные и католики единородны; христиане тоже полагали, что сунниты и шииты едины, но, присмотревшись, понимали, что сие не так просто, как кажется со стороны.

Миновав таможню, представлявшую собой избу, огороженную тыном, капеллан Фридрих посчитал, что самое опасное позади. Внешне строгий пограничный досмотр оказался поверхностным. Из Пруссии на Русь и обратно могли провезти хоть стадо слонов и никто бы даже глазом не повел. Главное начиналось дальше, где на несколько десятков верст лежала малонаселенная полоса, на которой обитали финно-угорских племена – полуязычников-полухристиан. Перебивались здесь рыбной ловлей, охотой и продажей мехов. Хлеб почти не сеяли – слишком скудна и неплодородна была здешняя землица. Репу тем не менее сажали. Нередко в тех краях случались заморозки даже в июне, а потому каждые четыре года оказывались неурожайными. За этим следовал голод, а за ним по пятам на мягких пушистых лапах ступала старуха Смерть.

Здешнее население зимой не брезговало разбоем. Шайки лихих людей внезапно возникали невесть откуда и исчезали неведомо куда, оставляя после себя трупы и разграбленные брошенные возы. Случалось, разбойники с обеих сторон русско-ливонской границы объединялись, ибо по сути своей не имели ни национальности, ни веры.

Караван саней с Фридрихом плелся еле-еле. Ехали гуртом, словно стадо овец, опасавшееся волков. Добраться бы только до Великого Новгорода, а там, под защитой ганзейского двора за крепкими бревенчатыми стенами уже безопасно. Капеллану, однако, не повезло: спрыгнул с коня, упал и сломал ногу.

Предупредив старосту каравана, что отстанет на некоторое время, капеллан велел положить себя в повозку, но слуги, нанятые им в Эстляндии, оказались на удивление нерасторопны.

Стоило саням с ганзейцами скрыться за поворотом, как ветки кустов зашевелились и из-за них показались бородатые людишки в полушубках с вилами и топорами. Быстро и деловито окружив отставших от каравана, скрутили им руки.

Ситуация принимала дурной оборот, и брат Фридрих попытался откупиться, но куда там!

– Знаем мы вас! Своя рубаха ближе к телу. Еще отцы и деды нам заповедовали, а они худому не научат… – заметил белокурый атаман шайки.

Помирать не хотелось. Не за тем отправился сюда, чтобы погибнуть ни за что ни про что. Брат Фридрих считал себя мастером тайных дел, каковым и являлся, но тут просчитался.

– Помилосердствуйте, Христа ради, – взмолился он.

– Еще чего?! Коль решился на поездку за барышом, то Господа не поминай всуе. Он таких не жаловал, сказывают, из иерусалимского храма торгашей изгонял. Молись. Скоро твоя душа вознесется в заоблачные пределы…

– Возьмите все, только живота не лишайте! За меня в Ордене вам хороший выкуп дадут, – взмолился брат Фридрих, валясь в ноги атаману, но интуитивно чувствуя, что снисхождения не дождется.

– Какая тебе разница, добрый человек. Чуть раньше подохнешь или чуть позже. Все равно придется Богу душу отдавать. Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Что касается твоего Ордена, то посылать туда кого-либо хлопотно и боязно. Не всякий за такое возьмется, – не согласился вожак, ехидно скалясь гнилозубым ртом: – Кончайте его, а то слишком болтлив.

Капеллана привычно раздели, обыскали и отвели на обочину. Там один из разбойников быстрым умелым ударом перерезал монаху глотку, словно ольховый сук, дабы сделать дудку для пацаненка…

Алая кровь окропила снег, и душа новопреставленного раба Божьего вознеслась на небеса. Ушел в вечность, будто никогда здесь и не было, но ведь был же, был…

Фридрих часто откладывал размышления о своей жизни, думая, что позже успеет, но не додумал многого… Отпущенное ему время истекло, а ведь еще утром не помышлял о том, что этот день станет последним, но, кто знает, сколько кому осталось.

23

С началом весны из столицы Бургундского герцогства Дижона полетели гонцы с воззваниями к европейскому рыцарству. В них излагались правила, которыми надлежало руководствоваться участникам похода за Христову веру против мусульман. Им запрещалось иметь знамена большего размера, чем штандарт графа Жана Неверского, подвергать сомнению его указания и вступать в сражения без его приказа.

Один из властителей дум той эпохи забытый ныне Филипп де Мезьер[148] назвал грядущий поход актом тщеславия, в основе которого лежат мирские устремления, а не религиозные чувства. Предстоящая кампания, как он и предрекал, была обречена на неудачу. «На такое воинство никогда не снизойдет благословение Господне», – уверял он. Однако нет пророков в своем отечестве, и старого мыслителя мало кто услышал, а тем более уразумел смысл его предсказаний.

В апреле французы и бургундцы под звуки фанфар выступили из Дижона, получив предварительно жалованье за два месяца вперед; все находились в приподнятом расположении духа. Войска добрались до Регенсбурга в Баварии – самого северного пункта, откуда начиналось судоходство по Дунаю. Отсюда к Жану Неверскому стали присоединяться германские, чешские, польские и английские отряды. На речных плоскодонных судах, армия начала сплав по реке.

К концу июля она добралась до резиденции венгерских королей Буды, которую германцы называли на свой манер Офеном. Туда же прибыли граф Фридрих Гогенцоллерн, Иоганн фон Нюрнберг, курфюрст Платината Роберт и прочие достойные паладины. К ним присоединился и прославленный трубадур Освальд фон Волькенштейн из Южного Тироля. Десятилетним ребенком он покинул отчий замок, чтобы стать пажом странствующего рыцаря, и