Игорь Святославич - Виктор Петрович Поротников

Игорь собирался следовать в том же направлении, что и объединённое войско Святослава Всеволодовича, но с таким расчётом, чтобы находиться от него в стороне. Когда сойдутся ханы в сече с русскими князьями, Игорево войско тем временем зайдёт в тыл к половцам и захватит их становища, лишённые защиты.

– Таким образом, Святославу достанется слава, а нам богатство, – хитро усмехаясь, молвил Игорь Всеволоду. – По-моему, это справедливо.

Всеволод пришёл в восторг от задумки брата.

– Где твой стяг, Игорь, там и мой! – воскликнул он.

За вечерней трапезой Игорь разглагольствовал, поучая сына Владимира, которому тоже предстояло идти с отцом в поход:

– Без хитрости в этой жизни не прожить, сынок. Смелым простаком всякий хитрец помыкает, ища в том выгоду для себя. Но ежели ты смел и хитёр, сочетая в себе льва и лисицу, то меч твой будет непобедим, ибо вступит в дело лишь там, где твой разум разъединит врагов твоих, тем самым ослабив их. Богатство же само потечёт к тебе, ведь иных ты ограбишь сам, пользуясь их слабостью, а иные будут рады откупиться от тебя, зная твою силу.

Затем Игорь заговорил о Святославе Всеволодовиче, о том что он своими несправедливыми поступками унижает братьев своих Ольговичей в угоду Мономашичам. Всеволод молча кивал, соглашаясь с Игорем, успевая при этом набивать рот: до еды он был охоч!

Ефросинья, также находившаяся за столом, выразила своё недовольство гневными словами:

– В твоих поучениях, Игорь, больше зла, чем добра. Не настраивай Владимира против Мономашичей, ибо они всегдашние враги половцев. И ныне Мономашичи вместе со Святославом Всеволодовичем готовы сразиться с погаными лицом к лицу, в то время как ты, словно тать, намереваешься заняться грабежом веж половецких.

– Уж не винишь ли ты меня в трусости, жена? – приподнялся за столом Игорь.

– Не в трусости я тебя виню, а в низменности твоих побуждений, Игорь, – ответила Ефросинья, раскрасневшаяся от собственной смелости. – Не желая прощать обиду, ты готов не поддержать своих братьев в час, когда любые обиды должно забыть. Зачем ты восторгаешься благородными поступками древних полководцев, ежели эти поступки не вызывают отклика в твоей душе. Опускаясь до низменности Иуды, ты желаешь и сына обрядить в столь же неприглядные одежды!

Всеволод от изумления открыл рот, забыв про копчёный окорок в своей руке. Ох и смела же у Игоря супруга – смела и умна! Попробовала бы его Ольга заговорить с ним таким тоном, живо была бы бита.

Владимир переводил растерянный взгляд с отца на мать. Он был почти в отчаянии, ибо сильно любил мать и искренне уважал отца. Их разногласия были не редкость для него. Однако мать впервые позволила себе столь дерзко заговорить с его отцом при постороннем человеке.

Сравнение с Иудой вывело Игоря из себя.

– Убирайся в Путивль к своему обожаемому Вышеславу! – закричал он прямо в лицо жене. – Восхищайтесь там на пару мудростью Моисея и Соломона, благородством Цезаря и величием Юстиниана! Куда мне, грешному, до столь достойных мужей. Обо мне книг слагать не будут, и, стало быть, живу я не в пример потомкам, а себе в удовольствие.

Ефросинья поднялась из-за стола с дрожащими губами, слёзы вот-вот были готовы пролиться у неё из глаз. Княгиня удалилась с высоко поднятой головой.

Игорь залпом осушил чашу с хмельным мёдом и облокотился на стол.

– Всё настроение изгадила, гусыня безмозглая! – после долгой паузы угрюмо промолвил он.

* * *

Не впустую потратил Кончак осень и зиму, собирая новое войско для похода на Русь. Несмотря на то что донские колена половцев возвели в великие ханы Елдечука, у Кончака оставалось немало сторонников среди ханов и беков, готовых мстить русичам за смерть Кобяка.

Из лукоморских ханов с Кончаком особенно сблизился Глеб Тирпеевич, принявший христианство.

В орде хана-христианина было много бедных, безлошадных степняков, стекавшихся к нему отовсюду. Здесь были и незаконнорождённые сыновья беков и беев, лишённые наследства, и беглые рабы, и неоплатные должники, и просто разбойники. Глеб Тирпеевич принимал всех, зачисляя в своё войско, наполовину состоявшее из пеших воинов, что было необычно для половецкого хана.

Своих пешцев Глеб Тирпеевич вооружил длинными копьями и большими щитами, обучив сражаться строем. Немало среди пешцев было и лучников.

Но самое удивительное, что увидел Кончак в войске Глеба Тирпеевича, это были осадные машины, стрелявшие большими стрелами и огромными камнями на пятьсот шагов и дальше. Обслуживали эти диковинные машины бывшие рабы-христиане, получившие свободу. В основном это были греки.

– Христиане повсюду воюют не так, как половцы, – говорил Кончаку Глеб Тирпеевич. – Если у нашего народа основная военная премудрость – это стремительный удар конницы, то у русичей, грузин, фрягов, греков и прочих христиан суть военной организации – это крепость. Не обязательно из камня или дерева. Христиане и в поле выстраиваются так, что наши нестройные орды часто бессильны перед их сомкнутым пешим строем.

Стараясь мыслить как христианин, Глеб Тирпеевич жил не в юрте из войлока, а в просторном каменном доме на берегу мелководного Хазарского моря. Многие половцы в его становище жили в хижинах из жердей, крытых камышом, либо в глинобитных домиках.

И войско своё Глеб Тирпеевич организовал на христианский лад. У него даже на знамёнах помимо рогообразного двузубца, эмблемы половецких племён, красовался ещё и православный крест.

– Стрела из обычного лука может пробить щит или кольчугу со ста шагов. Стрела из катапульты пробивает насквозь воина в панцире и с пятисот шагов, и с семисот, – рассказывал Глеб Тирпеевич Кончаку о преимуществах боевых машин. – Небольшой камень из баллисты может убить коня или человека с шестисот шагов. Большой камень, если попадёт в гущу вражеских воинов, может убить несколько человек. Камнями легко разрушать стены и башни городов. Баллистами можно забрасывать в осаждённый город горшки с зажигательной смесью, вызывая пожары.

Глеб Тирпеевич как-то признался Кончаку, что у него есть человек, некогда служивший в византийском флоте и знающий секрет изготовления негасимого греческого огня.

– Его зовут Фархат, – молвил Глеб Тирпеевич. – Он перс.

– Я хочу поговорить с ним, – сказал Кончак.

– Ничего не получится, – усмехнулся Глеб Тирпеевич, – у Фархата нет языка. Все умельцы в войске византийцев, изготовляющие эту страшную смесь, безъязыкие. Благодаря негасимому огню византийцы господствуют на море и могут взять любой город, как бы сильно он ни был укреплён.

У Кончака зародилась дерзкая мысль – пойти войной на Русь и спалить греческим огнём Киев. Вся Русь содрогнётся от такого возмездия!

Глеб Тирпеевич согласился участвовать в походе на Киев, поскольку понимал не хуже