Верхом на ветре - Лючия Сен-Клер Робсон

ногами и перешагивал через горы. Он наблюдал за всеми живыми существами, иногда останавливался поболтать с ними, а иногда разыгрывал их. Наконец он очень проголодался и увидел как раз то, что ему было нужно: целую колонию прекрасных луговых собачек, жирных и сочных. От одного их вида у Старого Койота потекли слюнки, и он решил провести луговых собачек, чтобы полакомиться ими. Сидя у своих нор, они приветствовали Хитреца криками: «Тек-о! Тек-о! Тек-о!»

Дающий Имена, старик с фарфорово-белыми глазами, поджав руки к груди и принюхиваясь наморщенным носом, сам вдруг превратился в луговую собачку.

— Тек-о! Тек-о! Тек-о! — подал голос кто-то из детей, в точности подражая Дающему Имена.

Все вокруг засмеялись и захлопали в ладоши — вот и новый рассказчик подрастает!

Дающий Имена начал петь чарующую песню Старого Койота, под которую луговые собачки принялись плясать с закрытыми глазами, а он бил их дубинкой и бросал в котелок.

— В те времена луговые собачки были очень красивы! — продолжал Дающий Имена. — Они были разных цветов — красного, зеленого, желтого, голубого… Но Хитрецу не было до этого дела — он убил и съел их всех. Всех, кроме тех двух, которые выглянули позже других и увидели, что он делает. Эти две оказались бурыми, поэтому теперь все луговые собачки — бурые. И они по-прежнему сидят у своих нор и кричат: «Тек-о! Тек-о! Тек-о!» и машут короткими хвостиками из стороны в сторону. Но больше они не слушают чужаков. Сувате, вот и все.

В тот самый момент, когда Дающий Имена закончил рассказ и все сидели молча, наслаждаясь услышанным, кожаный клапан у входа сдвинулся, и показалось вытянутое мрачное лицо Копья.

— Знахарка, время Ищущей Добра пришло. Пахаюка просит тебя помочь ей.

Знахарка стояла, вглядываясь в мокрое от пота лицо молодой женщины. Густые черные волосы той, отросшие лишь чуть ниже ушей, тоже были мокрыми. Заслоняющая Солнце и Серебряная Капель подготовили ее как следует, но роды будут трудными. Она молода, и бедра у нее узкие, как у мальчика. Спазмы боли пронзили Ищущую Добра. Она прикусила губу и вздрогнула, но сдержала крик. Надуа сидела рядом с ней на корточках и держала за руку, пока Знахарка оглядывала типи. Она часто брала Надуа с собой, заметив в девочке прирожденный талант успокаивать и исцелять.

Если роды пройдут без осложнений, в этом типи есть все, что нужно. Углубление в центре пола было застелено несколькими слоями густого мягкого меха. У одного края в землю была забита жердь. В другом углублении, в сосуде из кожи, грелась вода, в которую кидали горячие камни. Пар смешивался с ароматом горящей полыни. Все было готово, чтобы роды прошли хорошо. Если не будет трудностей. Но трудности, скорее всего, будут. Знахарка подошла к выходу из типи и что-то шепнула Копью, который сидел снаружи и ждал, когда понадобится доставить сообщение. Он вскочил и побежал — только светлые подошвы мокасин засверкали в окружающей темноте. Теперь оставалось только дождаться Стареющего.

Тот не заставил себя долго ждать, и Надуа пришлось, стиснув зубы, прослушать его шаманскую песню от начала и до конца. Несмотря на бесчисленные репетиции, во время которых он лежал на спине, тряс погремушкой перед безразличным небом и пел гнусавым голосом, песня так и не стала лучше. Все тот же неловкий юнец стучал в барабан, пока шаман обмахивал Ищущую Добра все тем же побитым молью орлиным пером. Впрочем, в этот раз он протянул через промежутки между своими зубами кусок выдровой шкуры и помахал им над извивающимся от боли телом женщины.

Притворившись, что его тошнит, он призвал свою волшебную силу и вдохнул ее в рот Ищущей Добра. Потом плюнул в руки Знахарке, чтобы поделиться силой и с ней. Обходя вокруг костра, он слегка подпрыгивал, будто танцующий скелет. Затем, встав в горделивую позу так, что набедренная повязка сзади провисла и приоткрыла морщинистую борозду между ягодицами, прогудел последний куплет своей песни. Если, конечно, один длинный слог можно было назвать куплетом. Закончив петь, Стареющий выпрыгнул из типи, словно престарелый кузнечик, призывая младенца войти в этот мир с такой же легкостью, и исчез в ночи.

Знахарка размазала слюну по рукам, а затем начала поглаживать ладонями живот Ищущей Добра. При этом она тихо напевала свою волшебную песню. Другие женщины помогли Ищущей Добра подняться на ноги, и она встала, расставив босые ноги по обе стороны от углубления. Ухватившись обеими руками за жердь, она начала тужиться, закусив губу и с усилием пытаясь вытолкнуть младенца наружу.

Надуа осмелилась заговорить:

— Сестра, расслабься немного. Пусть ребенок сам выйдет. Когда подступит боль, плыви вместе с ней, действуй вместе с ней. Не сопротивляйся, — вспомнила она советы, которые всегда давала ее настоящая бабушка, а уж бабушка Паркер повидала на своем веку немало родов.

— Мне больно, малышка.

— Я знаю. Но попробуй успокоиться и поговорить с младенцем. Скажи, что его здесь ждут. Скажи, каким красивым он станет и как ты будешь его любить.

— Верно, малышка. Я буду очень сильно любить его.

— Скажи, что мы все его ждем. Скажи, Ищущая Добра…

Исхудавшее прекрасное лицо Ищущей Добра вдруг смягчилось. Она закрыла глаза, и на ее лице появилось умиротворенное выражение — впервые за шесть месяцев после гибели Орла. Знахарка, Заслоняющая Солнце и Серебряная Капель молча наблюдали, как Ищущая Добра общается с еще не рожденным ребенком. Схватка свела ее тело, за ней — еще одна. Теперь они следовали одна за другой, но женщина, казалось, не замечала боли.

Наконец из узкого отверстия, разрывая нежные края прохода, показалась крошечная пушистая головка. Она была покрыта мокрым черным волосом, как у только что вылупившегося птенца. Когда ребенок уже вышел достаточно, Знахарка протянула руки и легонько потянула, помогая ему выскользнуть в сумрачный, тихий мир типи. Опустив дитя на мягкую меховую подстилку, она перекусила пуповину, перевязала ее концы и принялась массировать младенца, пока тот не вскрикнул. Она подняла ребенка так, чтобы его смогла увидеть Ищущая Добра. Это была девочка.

Пока мать лежала, тяжело дыша, Знахарка завернула новорожденную в одеяло из кроличьего меха и отнесла к ближайшему ручью. Сломав тонкую корку льда у самого берега, она зачерпнула воды и обмыла громко протестующее и дрыгающее ногами дитя. Спустя полчаса она выбросила послед в текучую воду в середине ручья и, посылая вслед молитвы, смотрела, как поток уносит его. Потом, развернувшись, вскарабкалась по крутому берегу и направилась к типи.

Серебряная Капель обернула пуповину мягкой замшей и повесила ее на дерево у входа в жилище.