Верхом на ветре - Лючия Сен-Клер Робсон

Типи для родов поставили на этом месте специально. Если пуповина провисит без помех на ветке дерева, ребенку суждено прожить долгую жизнь. Надуа решила охранять ее, чтобы ничего не случилось. Хотя то, что судьба младенца должна зависеть от причуд вороньего аппетита, казалось ей не более странным, чем то, что она слышала от женщин форта Паркер: нож под подушкой унимает боль, топор под кроватью останавливает кровь, материнское молоко, вылитое на горячий камень, иссушает грудь.

Поскольку справляться о поле ребенка было обязанностью деда, Старый Филин ожидал неподалеку от входа. Если бы он носил шляпу, то сейчас держал бы ее перед собой, теребя и крутя нервно дрожащими пальцами.

— Э самопма, это девочка. — Заслоняющая Солнце массивными плечами так раздвинула маленькое отверстие входа, что показалось, будто рожает и само типи.

Лицо Старого Филина чуть помрачнело. Он философски пожал плечами, Подтянул леггины, постоянно съезжавшие с его худых кривых ног, и пошел к приятелям, чтобы за трубкой поговорить о новорожденной. До него долетали слухи, носившиеся по лагерю со скоростью мяча во время игры в шинни. Он знал, что всему племени было любопытно, на кого же будет похож младенец.

Слухи были главным досугом в любое время года, но зимой они становились едва ли не важнее, чем еда и сон. В таком многочисленном лагере, где люди могли свободно заходить друг к другу в типи, сохранить тайну было не легче, чем свежее мясо в жаркий летний день. Женщины уже начали стекаться к типи роженицы, чтобы засвидетельствовать почтение, предложить имя для младенца, проявить заботу и просто поглазеть. В основном — поглазеть.

Несмотря на внешнее спокойствие, Старый Филин был встревожен.

Глава 23

На деревьях поблескивали набухшие почки. Холмы покрылись молодой зеленью после недавних дождей, словно умывших весь мир. Лошади на пастбищах весело ржали и гарцевали, будто жеребята, утратив зимнюю неуклюжесть, когда им приходилось питаться корой и ветками. В воздухе веяло прохладой, но не холодом, и ликованию птиц не было предела — высоко в ветвях тополей раздавалось их неуемное многоголосое пение.

Огромный зимний лагерь пришел в движение. Племя Белой Шкуры ушло неделей раньше на север, а люди Говорящего с Духами снялись с места накануне и растворились в поднятом ими облаке пыли. Племена Старого Филина и Пахаюки немного задержались, неохотно прощаясь на весь сезон. Они могли, конечно, повстречаться во время кочевки, но это было маловероятно: земли Народа были обширны, в них всем хватало места для охоты.

Весна, казалось, затронула всех. Особенно Медвежонка и Потока. Они сколотили банду из мальчишек, которые носились вскачь на лошадях по узким проходам между типи. Они улюлюкали, свистели и хлопали бизоньими шкурами, разгоняя во все стороны собак, женщин и детей, разметая костры и поднимая развевающимися шкурами огромные клубы удушливого дыма. Боевые кони на привязи вставали на дыбы и тревожно ржали.

Целью мальчишки выбрали огромную стойку для сушки мяса возле типи Старого Филина. Проносясь мимо, каждый из них нагибался и хватал мясо руками, пока стойка не была обобрана дочиста, словно выбеленный временем бизоний скелет. Медвежонок повис, зацепившись одной ногой за петлю, вплетенную в гриву коня. Его желтые волосы каскадом ниспадали вокруг головы. Мальчишка схватил серый сигнальный рог, который его дед всегда держал у входа на случай, если кто-то из друзей зайдет покурить, снова уселся в седло и, проезжая мимо сестры, насмешливо хлопнул ее по плечу.

— А-хей! Я беру ее! — И ватага со смехом исчезла, чтобы насладиться украденной едой где-нибудь на залитом солнцем берегу или на высоком гребне, с которого видны все окрестности, оставив Надуа, Имя Звезды и женщин наводить порядок после учиненного ими разгрома.

— Не думала, что такое возможно, — покачала головой Имя Звезды, — но твой брат еще хуже моего.

— Ты права. Старый Филин слишком много ему позволяет. Он не должен был так рано дарить ему коня.

— Нет никакой разницы. — Имя Звезды нагнулась, чтобы подобрать разбросанные ремешки и шила. — Тогда он бы просто украл коня. Многие из этих мальчишек взяли коней взаймы.

— Ни отец, ни дед никогда и ни за что его не наказывают. Он может делать все, что пожелает. — Надуа огорчилась, но ведь и ее тоже никогда не наказывали.

Собственно, она вообще не могла припомнить, чтобы кого-нибудь наказывали. Взрослые просто говорили провинившимся детям, что среди Народа себя так не ведут, и этого было достаточно.

Разбирающая Дом, укладывавшая на место огромную мозаику из шкур, которые предстояло сшить в одну покрышку для типи, вмешалась в разговор:

— Они учатся быть воинами. То, что они делают сегодня, станет хорошей подготовкой к тому; что им придется делать во время набегов.

— Тогда мне жаль осейджей, — сказала Сова.

— И шайенов, — добавила Ищущая Добра.

— Да и вообще всех, кто подвернется им под руку, — проворчала Олениха.

— Из них выйдут отличные воины, если только они не станут полагаться на хитрость, — сказала Смеющаяся.

— Он просто вредный, вот и все. — Надуа было завидно: ее брату достаточно было миловидности, нахальства и храбрости на грани безумия, чтобы очаровывать всех. Иногда Надуа ненавидела себя за то, что родилась девочкой.

Разбирающая Дом тихо вернулась к работе, давая указания женщинам, шившим покрышку для типи Глубокой Воды, брата Совы. Она понимала, почему Медвежонок ведет себя так дерзко, но ничего не сказала. Пленные дети почти всегда из кожи вон лезли, чтобы проявить себя. Она предпочла бы попасть в плен к кому-нибудь из другого племени, нежели к белому, вставшему на путь краснокожих. Такие люди более жестоки, более склонны пытать своих пленников. Медвежонок еще будет наводить ужас, пусть и не такой сильный, как Жесточайший.

Но пока, несмотря на развязность и бахвальство, Медвежонок все еще оставался в глубине души добрым ребенком.

Остругивая и заостряя прутья из лежавшей перед ней кучки, Надуа наблюдала за тем, как женщины трудятся над огромным лоскутным пологом из шкур. Разбирающая Дом обрезала его по линии, которую нанесла в виде полукруга на кожу заостренной ивовой веткой. Новое типи потребовало от семьи Совы огромных вложений. Понадобилось немало времени, чтобы накопить десяток шкур, необходимых даже для такого маленького типи. На это ушли шкуры, полученные Глубокой Водой от Странника в качестве доли от набега на деревню тонкава, добытые на осенней охоте, и те, которые его дед взял в уплату за изготовление стрел.

— А зачем Глубокой Воде собственное типи? Ему всего пятнадцать, хоть он и добыл уже первый скальп. — Надуа считала такую несправедливость оскорбительной.

Смеющаяся оторвала взгляд от шкур,