Верхом на ветре - Лючия Сен-Клер Робсон

как летают птицы, как кричат звери в разное время суток и в разные времена года. Он мог разглядеть следы даже там, где белый бы их не заметил. И он ни секунды не сомневался, что в лагере Белой Шкуры случилась большая беда.

Вскоре их нагнали Пахаюка, Знахарка и другие. Лица у них были непроницаемы, но мышцы заметно напряжены. Они дружно двинулись к лагерю. Запах донесся до них, когда до лагеря было еще добрых полмили. Воины съехались, чтобы быстро обсудить, как быть дальше.

— Оставайся здесь, малышка, — сказала Знахарка, копаясь в седельных сумках в поисках мешочка со снадобьями. Повесив его на плечо, она привязала лоскут ткани, закрывший рот и нос.

— Я хочу с тобой. Я могу помочь.

— Нет. Там может быть ловушка. Должно быть, на них напали, и, возможно, там есть раненые.

Прикрыв лицо ладонью, чтобы не чувствовать зловония, Надуа поехала назад к ожидающим женщинам и детям. Многие из молодых вставали на спины лошадей, чтобы что-нибудь разглядеть, а женщины, накрыв головы накидками, запричитали не то от страха, не то от горя. В ответ завыли собаки. Шерсть у основания хвоста Собаки, переминавшейся с ноги на ногу возле Ветра, встала дыбом.

Равномерный гул бубна Стареющего и плач женщин слились в погребальную песнь, сопровождавшую Пахаюку, Бизонью Мочу и других воинов, которые медленно ехали к лагерю, приготовив оружие к бою. Едва они вступили на территорию поселения, как в небо с гулом взмыли сотни грифов, словно невидимая рука сдернула живую пелену. Птицы, не желавшие расставаться с добычей, шипели, ворчали и хлопали огромными крыльями, стремясь урвать последний кусочек и отскочить подальше от всадников. Их красные головы походили на окровавленные черепа, а кривые желтые клювы грозно щелкали. Вороны со злобным карканьем кружили в небе, время от времени ныряя вниз. Воины кашляли и задыхались от густой вони, обжигавшей носы и рты и буквально обволакивавшей горло.

Повсюду среди безмолвных типи были разбросаны разлагающиеся трупы. У привязей возле типи хозяев лежали мертвые боевые кони. Здесь же были и люди. Сотни людей. Кроме пучка стрел, высыпавшихся из упавшего колчана, других следов боя не было. Ни грабежей, ни пожаров, ни драки, ни скальпов. Только смерть. Знахарка, ехавшая в хвосте колонны, петлявшей среди типи, почувствовала, как у нее покалывает в затылке, словно по нему бегают полчища муравьев.

Крошечный младенец, покрытый извивающимися белыми червями, лежал на груди своей мертвой матери. Слезы текли ручьем по щекам Знахарки, запевшей для них тихую песню. Она сама не замечала звуков, вырывавшихся из ее горла. Воины, старики, дети, юная пара, переплетенная, словно в любовном экстазе, — все мертвы. Их лица были обезображены, стерты временем, стервятниками и стихиями.

Из-за самого большого типи, принадлежавшего Белой Шкуре, с воем и рычанием выскочила стая обезумевших от страха собак. Их вожак — огромный желтый пес с обтянутыми кожей ребрами и пеной у рта — бросился на Пахаюку. Другие тоже атаковали, пытаясь вцепиться в ноги людям или их коням. Воины отбивались копьями, луками, хлыстами, стреляли из ружей прямо в открытые пасти.

Собаки отскакивали, пытаясь лапами вырвать из своих тел древки стрел. Некоторые, кто был пробит насквозь, оказались пришпиленными к земле. Когда вожак с воем повалился на землю, остальные поджали хвосты и рассеялись по равнине. Они бежали в сторону заходящего солнца, словно хотели исчезнуть вместе с умирающим днем.

Возглавлявший колонну Пахаюка запел глубоким звучным голосом. Его песню подхватили остальные, заглушая карканье и хлопанье крыльев. Это был реквием по умершим. Знахарка в отчаянии искала хоть какое-то объяснение. Духи никогда не были настолько безжалостны. Они могли отомстить одному человеку, одной семье, но не целому племени. Вселенная так не поступала. Может быть, они умерли от плохого мяса? Едва ли. Ужас от всего происходящего уже начал затуманивать ее мозг, когда вдруг она что-то услышала: первый человеческий звук на этом поле непогребенных мертвецов.

Знахарка вскрикнула, повернулась и направилась к источнику звука, прокладывая себе путь между мертвых тел, перевернутых стоек для мяса и брошенных вещей. Воины последовали за ней. Среди трупов, толкая и переворачивая их, выла старуха. Знахарка медленно подъехала к ней.

— Матушка, что здесь случилось?

Старуха вскрикнула и обернулась к Знахарке. Ее невидящие глаза кишели личинками. Она что-то неразборчиво бормотала, не в силах разорвать путы охватившего ее безумия. Лицо ее было покрыто язвами, из которых сочились кровь и гной. Она разразилась безумным смехом, царапая и разрывая раны.

Знахарка закричала. Она кричала не останавливаясь. Жизнь не подготовила ее к такому. Ни ночные кошмары, ни рассказы о призраках, ни поля сражений, полные скальпированных и изувеченных трупов, не выглядели столь ужасно. Животный страх Знахарки охватил и воинов. Они галопом вылетели из безмолвного поселения и рассеялись по равнине, будто псы, которых они прогнали. Остальное племя последовало за ними, теряя пожитки и бросая лошадей в стремительном бегстве. На ходу они постоянно оглядывались, словно ожидая, что призрак смерти будет их преследовать. Так они Проскакали много миль, пока усталость не вынудила их остановиться.

У Народа появился новый враг, против которого у них не было ни оружия, ни магии и против которого они были совершенно бессильны. В прерии пришла оспа. В сумерках следующего дня племя наконец разбило лагерь, и он был по-особенному тихим. Даже собаки уснули Там, где попадали, и их ноги все еще дрожали от усталости — угнаться за лошадьми было нелегко. С края деревни еще много часов доносились шаманские песни Стареющего, лежавшего на спине и певшего прямо в темнеющее небо. Люди собирались небольшими группами вокруг костров и шепотом говорили о деревне мертвых. Даже скорбь была тихая, словно люди боялись привлечь к себе внимание, чтобы их не поразил тот же мор, который уничтожил племя Белой Шкуры.

Многие забылись беспокойным сном, хотя час был еще ранний. Некоторые плакали и вскрикивали во сне, напуганные тем, что видели или слышали. После бегства из вымершей деревни они мчались что есть сил всю ночь и весь день. Надуа клевала носом, пока Ветер несла ее в темноте, выбирая дорогу на неровной земле с помощью инстинкта и света полной луны. Рядом ехала Ищущая Добра. Ее дочь малышка Ласка мирно спала в люльке, подвешенной к рожку седла.

С рассветом мальчишки постарше и некоторые воины отправились ловить разбежавшихся лошадей, но многих найти так и не удалось. Надуа сидела, обняв Имя Звезды. Та тихо плакала, постоянно задавая один и тот же вопрос: «Почему? Почему?»

Надуа знала причину. Ей приходилось видеть могилы вдоль