Благовест - Алиса Клима

нож и пырнул на всем лету юношу, а потом ударом повалил его на живот. Схватил винтовку упавшего навзничь Дениса, бутыль с жидкостью и ловко выскочил из конюшни. Ворота захлопнулись. Заскрежетал замок. Наступила тишина, а еще через короткое мгновение послышался знакомый, тихий роковой треск. В конюшне становилось все светлее, и потянулись дым и притягательный, родной запах горящей сосны.

Вера повернула Клавку на спину, стянула с себя линялое красное платье и отколола от него брошь Ларионова. Затем, подавив ужас, резко вынула нож, разорвала свое платье и сделала им перевязку, закрепив ее для верности чулками. Трясущимися руками Вера приколола брошь к правому плечу одежды Клавки. Та даже не кричала. Стонала, но пока сознания не теряла.

Дым все прибывал. Лошади в денниках начали тревожно топтаться, тянуть подвязки и ржать; все жалобнее и громче блеяла Зинка. Подле денников лежал на животе Паздеев.

Вера подтащила Клавку ближе к стремянке.

– Миленькая, попробуй встать! Умоляю! Мы с тобой такие борщи наварим, такие платья накупим. Ты только живи! Слышишь!

Клавка кряхтела, безуспешно пыталась подняться и сильно дрожала.

Вера слезла с чердака и бросилась отвязывать Шельму. Горящее дерево все громче трещало; волглые доски стреляли и шипели.

Вера пригнала Шельму под мансарду и привязала к стремянке. Потом влезла наверх, подтащила Клавку к краю и свесила ее ноги. Вылезла сбоку на стремянку и забралась на Шельму. Огонь крепчал, и Вера начала уже кашлять от дыма. Шельма затопталась, и Вера принялась ее успокаивать.

У нее тряслись руки и пересохло в глотке. Обреченный вопль козы словно гласил о безысходности и одновременно передавал панику.

Вера потянула Клавку, и та повалилась на Шельму, а потом сползла и плюхнулась на пол. Вера поволокла ее за ноги к воротам. Потом бросилась к Денису. Тот пытался шевелиться. Жив!

Вера перевернула его на спину. Нож вошел со стороны селезенки. Но по рукоятке она поняла, что нож был небольшим: большой Грязлов метнул в нее и попал в Клавку.

Надо было подтащить к воротам теперь Паздеева. Получалось плохо: юноша оказался тяжелым, а Вера ослабла от потрясения. Мышцы ее не слушались; ноги превратились в поролон, а руки онемели.

Паздеев пытался отталкиваться, чтобы подсобить. Клавка тем временем уже не стонала, а каким-то безучастным взглядом смотрела на Веру и Паздеева. В ее уставших светлых глазах мерцали рыжие блики пожара.

Тонкие стены конюшни вспыхнули. Лошади метались в денниках, дико ржали и бились о борта; коза пыталась выпрыгнуть из загона и падала с криком, сдерживаемая веревкой на шее.

Вера привязала Шельму, схватила вилы и начала просовывать их в щели ворот, пытаясь взломать доски. Кричала и звала на помощь. Воздуха стало не хватать – не столько от дыма, сколько от растущего жара.

Послышался знакомый хруст.

«Скоро рухнет крыша», – пронеслось в голове Веры.

И только она будет виновата в их смерти. Погубила всех!

Треск нарастал. Внезапно, как огромный взрыв фейерверка, вспыхнул стог, и заполыхал чердак – повсюду трещала и горела, как порох, солома, наполняя конюшню удушливым дымом. Вера боялась отвязывать лошадей и несчастную козу, чтобы они не затоптали раненых. Да и как теперь было отвязывать: вокруг все полыхало.

За воротами слышались крики. Люди пытались их взломать. Вера наклонилась над Паздеевым и Клавкой, стараясь закрыть их своим маленьким телом от балок кровли. На ней были только панталоны. Ватники сгорели на чердаке; платьем и чулками она обмотала рану Клавки; бюстгальтера не имелось: обнаженная женщина в панталонах, сгорающая с друзьями заживо в конюшне…

Вера потеряла осмысленность происходящего, обмякла и начала задыхаться.

Доски ворот разлетелись. Последнее, что она почувствовала, было как ее отволокли за ноги по снегу и бросили голышом на сугроб. Наперебой, вперемешку с ядреным матом отовсюду неслось:

– Быстрей давай – обвалится! Сашка, Фролов, – носилки! Брезент! Коней спасай! Козу тащи! Бинты! Кидай рубаху – нет времени! Нож не вынимай – истечет! Сердючку загрузили! Пузенко готов! Телогрейку кидай! Девку, девку укрой! Биссера бери! Гони!..

Через какое-то время ее уже куда-то несли на руках. Веру трясло от быстрого шага носильщика. Сквозь запах гари в носу она вдруг почувствовала свежий аромат снега и теплый родной дух его тела. Замотанную в телогрейку, он куда-то ее нес. Снег хлестал во все стороны.

Вера зацепилась пальцами за бушлат и чувствовала макушкой частое дыхание Ларионова. Слышались рев грузовика Пузенко и отовсюду отборный мат мужиков. За ворота зоны уже бежал гарнизон солдат с собаками.

А потом она оказалась в его постели. Над ней возникло лицо Инессы Павловны. Федосья несла таз и уже горячей тряпкой обтирала окровавленное и покрытое сажей лицо, обнаженную маленькую грудь и тело.

Вера теперь видела всех и все. Видела свое нагое тело в грязных панталонах; Вальку в дверном проеме с ужасом в глазах; Инессу Павловну с рюмкой коньяка… А потом этот коньяк влился в ее горло, и она начала кашлять. И ей давали теперь воду. Видела опустошенное, словно за час постаревшее лицо Федосьи с тряпками в руках, которыми она ездила по ней, как в другое время по кухонному столу.

А он? Где был он? Он нес ее и принес сюда. Но его не было рядом. А они?!

Вера вдруг вскрикнула.

– Тебе больно? – Инесса Павловна схватила ее за руку. – Где больно?

– Я… – захлебываясь, прошептала Вера. – Я…

– Тише, тише, сейчас уже все позади…

– Я не смогла… Я убила их… Где он?! – Вера затряслась и вцепилась в Инессу Павловну. – Он ушел… Он уехал! Уехал! Бросил!

– Вера! – Инесса Павловна выскочила из комнаты и ринулась к Федосье. – Где Ларионов?

Федосья тряслась.

– Вышел куда-то! Позвали уже!

– Вера, похоже, в истерике…

– Господи, святые мученики! – застонала Федосья. – Когда же напасти сгинут?!

Вскоре Ларионов вернулся. Он услышал крики в спальне и быстро прошел туда, скинув на ходу бушлат. Валька держала Веру за руки, а Федосья прижимала ноги к постели, наваливаясь на нее почти уже всем телом. В центре комнаты застыла Инесса Павловна, схватившись за голову.

– Девка не ест толком, а сильнющая, как росомаха! Не сдюжим! – кричала Валька.

Ларионов скинул фуражку, разом подхватил Веру и опустился с ней на руках на кровать, крепко прижав ее к себе. Она вдруг затряслась и заплакала, но перестала биться. Ларионов покачивал ее на руках, как младенца, похлопывая ритмично по спине.

Федосья, с растрепанными волосами, утирая пот, вперевалку подбежала к шкафу и вытащила его рубаху.

– Нечего девку голую тискать – срам один! – сказала она. – Надевайте.

Ларионов помог Вере одеться и снова прижал