1916. Волчий кош - Тимур Нигматуллин

Больной и вправду умирал. Закончивший Томскую медицинскую академию земской врач Байдалин Темирбай Тулегенович еще раз прослушал грудь Литвина и переставил табурет ближе к окну. Вздохнул, вытер ладони о суконное полотенчико и, приподняв белесые брови, заключил:

– Чахотка, господа! Если я и могу быть в данном случае чем полезным, то не в Акмолинске!..

– А где? – нетерпеливо перебил его Феодосий. – Куда его?

– В Санкт-Петербурге на кафедре хирургии у профессора Мелчикова или хотя бы в военном госпитале Оренбурга… А здесь – увы и ах. Впрочем, лучшее, что вы можете сейчас сделать больному… – он посмотрел на двух сопящих перед ним людей, – это вынести его на свежий воздух. Здесь, в комнате, ему только хуже. Хотя какой у нас воздух. Ему бы в Пятигорск или в Ялту…

Нестор, выпучив глаза, смотрел то на лежащего в испарине Литвина, то на рыжего доктора, то на Феодосия, словно не понимая, о чем идет речь.

– Куды Ялта, – наконец выдавил он, – не доедеть!

Байдалин, захлопнув свой саквояж, задумчиво затеребил пальцами по бронзовому шпингалету замка.

– Не в моем праве советы такие давать, – прекратив барабанную дробь, сказал он и поднялся к выходу, – но раз других вариантов нет… Акулина, знахарка, в городе живет. Сам не знаю, не встречался. Но говорят, сильна… Впрочем, решайте сами. Я вам этого не говорил. Прощайте.

В дверях доктор остановился и слегка замешкался, будто хотел еще что-то добавить, но вместо слов раздались очередная барабанная дробь и невнятное бурчание.

Феодосий, расстегнув все пуговицы на воротнике, словно не Литвину, а ему было душно и жарко, присел на освободившийся табурет. Осторожно потрогал лоб Литвина и присвистнул – горяч, как печка!

– Во дела-то! – хрипло ругнулся он, добавив пару матерных слов. – Во дела… И что?

– Ялта?

– Да какая Ялта! Ты хоть знаешь, где это? У нас через три дня акция. Какая Ялта… – Уткнув лицо в ладони, Феодосий чуть ли не зарыдал. – Этот уже под городом стоит. С ним три десятка конных. Всем оружие раздали. Через три дня на город двинут. Какая, черт возьми, Ялта!

Нестор прищурился. Зажевал свой ус. Жевал, впрочем, недолго, перебирая вслух имена.

– Ага! Знаю тую Акулину, – он поднял свою клешню с двумя пальцами, – за шкирку приведу! – Схлопнув пальцы в кольцо, он показал, как сделает, и выбежал из дома.

В слободе к бабке Акулине относились по-разному. Кто считал ведьмой, кто сумасшедшей, кто блаженной, но сводились все мнения к одному: лечить она умела! Да и какая бабка – женщина еще. Ходит только как бабка. Платок туго на голове завяжет, черные юбки да платья с мелкими пуговками рядами застегнуты – не разберешь ни фигуру, ни возраст. Мужика у нее нет – значит, бабка, сколько лет бы ей ни было. Лечила Акулина травами, отварами да шептаньем. Лет пять назад появилась, когда с Вятки народ гуртом в степи повалил. С обозом пришла, как и где поначалу жила – непонятно. Но вскоре под Шубинской сопкой поселилась, в доме, где казак Савелий помирал. Ухаживала за ним. Выходила. Затем за другим казаком, за третьим… Все, правда, недолго жили после ухаживания, но разве кто это помнит. Лечит – и все тут! За все берется. Говорят, даже лепру может отшептать.

Феодосий от неожиданности вздрогнул, когда Нестор Акулину силком в комнату втолкнул. Та руки растопырила, платок с головы ее слетел, огненные волосы по всей комнате разлетелись – озарили стоящий полумрак, как кометы с неба посыпались искрами. И не бабка вовсе. Глаза злые, дикие. Нестор руку потирает, на пальце след от укуса. А Акулина на Литвина только взглянула, орать стала – точно ведьма!

– Ды не ори ты! – Нестор замахнулся на нее рукой. – От шаленая… Вишь, помирает!

Акулина, как лиса, спину выгнула, из-под бровей зыркнула на Литвина и коротко сказала:

– Сатану лечить не буду! Пусть издыхает!

– Ды яки сатана-то? – спохватился Нестор, по инерции вновь замахиваясь рукой. – Всю дорогу одно и то же. Сатана и сатана! Мыло варить приехал! Мыло! Чуешь?

– Сатанинское мыло? – усмехнулась Акулина. – Таким мылом черти в аду людей моют – с кожей, до костей чистит. Не буду лечить!

Феодосий, молчавший все время, внимательно разглядывал знахарку. Она даже показалась ему красивой – и зачем себя в тисках старческих зажатую держит? Глаза живые, вон как сверкают. И родинка на щеке как мушка держится. Не бабка совсем!

– Ты нам помоги, – вздохнул он, поднимаясь со стула, – товарищ живым нужен! Поможешь? Без него мы никто. Сатана он или черт, это тебе решать, для нас он старший друг. Понимаешь? Без него еще хуже будет, черти в аду ангелами покажутся.

Акулина подошла к Феодосию, доставая ему ровно до груди, и подняла взгляд. С минуту молча смотрели друг на друга. Затем знахарка наклонилась к Литвину, бледному, с дыханием, похожим на свист, и приподняла его веки. Глаза умирающего закатились далеко вверх, обнажая белые, без кровинки, глазные яблоки. Акулина взяла его руку и потерла запястье. Затем, сжав пальцами пульс, надавила другой рукой на грудь. Литвин прерывисто задышал и открыл глаза. Сквозь идущие из груди хрипы изредка вырывались чистые вздохи.

– Не смогу, – поджав губы, сказала она, – болезнь эту не смогу отшептать. Да и травы тут не помогут. На день смогу поднять! А дальше вашего сатану пусть земля забирает. Выйдите все из комнаты только!

Феодосий подтолкнул Нестора к выходу и задернул за собой занавеску.

Закурили махру, выпуская дым то вверх, то вбок, а то просто проглатывая, давясь горьким самосадом. Сразу за домом, где помирал Литвин, шла дорога от Грязного булака в город. По ней после Черного брода заезжали все обозы и оказии, идущие с севера. Дом Литвину взяли специально на выходе из города, не на самой окраине, а на дороге, чтоб при случае сразу уйти незамеченным. Вокруг стояли такие же саманные хаты с покатыми крышами, покрытыми накиданной сверху соломой.

Рядами, кривыми улицами застраивались переселенцы из Малороссии. На другой стороне селились, подпирая друг другу стены, тамбовские крестьяне. Эрзя с мокшей делили самый дальний край слободы – Мордовский. Там дома были посажены вперемешку: не разберешь, где улица, а где проход, где огороды пошли, а где порожек дома. Собьешься с дороги, во двор зайдешь, а там на тебя или пес с цепи кинется, или того хуже – с топором пьяный хозяин. Что Феодосий, что Нестор без нужды особо по Мордовскому краю не шастали – улиц мало, зато переулков много, и за каким тебя ждет напасть – неизвестно. Народу в слободе в последнее время набилось много. Черт пойми, кто и откуда. По говору тоже