Сестры Мао - Гэвин Маккри

«Расслабься, мама. Просто подыграй, и не пострадаешь».

Она вынула фотографию и положила ее под мышку, а пустую рамку бросила на матрас. С полки она сняла свой экземпляр «Фрёкен Юлии», альбом со статьями и рецензиями на спектакли матери и свою куклу Мао и вернулась с ними в репетиционную студию.

«Тебе это покажется наказанием, мама, но ты будешь в порядке, я не позволю им причинить тебе боль, от тебя мне нужны будут только новые воспоминания в качестве компенсации за старые».

Группа все еще спорила вокруг стола. Айрис протиснулась внутрь и бросила на карту фотографию матери. Все замолчали и посмотрели на нее. В ее лице было немного Айрис и немного Евы, и в то же время между ними не было ничего общего. Женщина на фотографии выражала то, чего все желали больше всего: потустороннее, необъяснимое.

– Хорошо, – сказала Айрис, обращаясь к Еве и маоистам. – Мне чертовски неприятно это признавать, но, возможно, ты права. Насчет телевизора.

Она нервно откинула волосы назад, сняла повязку и собрала волосы. Она чувствовала легкость, кайф и возбуждение, контролировать которые было трудно.

– Но, чуваки, давайте посмотрим правде в глаза, если мы похитим человека, любого, крупную шишку или мелюзгу, то окажемся за решеткой до конца жизни. Взлом и проникновение – десять лет в придачу. Дело вроде того, которое вы предлагаете, потребует месяцы, может быть, годы планирования, и даже тогда мы далеко не уйдем. Мы окажемся в автозаке быстрее, чем вы успеете сказать «Йоко Оно». Но…

Она поймала взгляд Евы, в котором было заметно недоверие. – …но, как по мне, есть способ получше.

– Ты что-то придумала? – спросила Ева.

Айрис развернула плечи и оттолкнула соседей, чтобы освободить себе место за столом.

– Мы переворачиваем проблему вверх ногами. Зачем идти к СМИ, если мы можем сделать так, чтобы СМИ сами пришли к нам?

– Что ты имеешь в виду? – спросил Альваро. – Би-би-си вряд ли приедет сюда, в какой-то сквот в Сомерстауне.

Айрис покачала головой и указала на фотографию матери на столе.

– Эта женщина владеет этими зданиями. Именно она нас выгоняет. Это моя мать.

Она ткнула пальцем в сторону Евы.

– Наша мать. Вы не похожи на людей, которые читают воскресные газеты, но если бы читали, то знали бы ее. Она актриса, большая актриса.

Айрис бросила альбом на стол и открыла его на случайной странице. Интервью с их матерью в газете «Телеграф». Заголовок гласил:

Я ПЛАКАЛА, КОГДА УМЕР СТАЛИН

Затем под ним буквами поменьше:

ТЕПЕРЬ Я ПЛАЧУ О ДЕТЯХ, КОТОРЫЕ

СТРАДАЮТ ПРИ КОММУНИЗМЕ

– В старые добрые времена она была коммунисткой. Полноценным политиком с партбилетом. Но она прошла полный круг и теперь проводит время, рассказывая миру, что социализм – это ужасно, ядерные бомбы – это бизнес, а Америка, возможно, должна победить во Вьетнаме. Как бывшие наркоманы, понимаете? Которые записываются во вражеский лагерь на всякий случай, чтобы кто-нибудь не подумал, что они еще не прозрели.

Айрис поставила куклу Мао на карту примерно там, где находился дом «Уэрхауза». Красным маркером она провела линию от Мао через улицы Кингс-Кросс и Блумсбери в Сохо, а затем – в Вест-Энд. На Сент-Мартинс-лейн она нарисовала один, два, три круга вокруг «Лондон Карлтона».

– Это театр, где сейчас выступает наша мама. Отсюда около часа пешком в медленном темпе. Мы с Китом уже проверили это место. Очень мало охраны, за исключением, может быть, старого пердуна у двери на сцену сзади. Будет достаточно легко попасть за кулисы во время шоу. Или, если мы захотим, на саму сцену.

Она бросила «Фрёкен Юлию» на стол, и та оказалась рядом с фотографией.

– Это пьеса, в которой она играет. У нее главная роль. И, поясняю для тех, кто не знает Стриндберга, это немного странно. Когда наша мать стала знаменитой в пятидесятых, она была уже слишком стара для роли фрёкен Юлии. Теперь она снова играет эту роль, и говорит, что в последний раз, но какой черт знает эту женщину. СМИ, похоже, не поморщились, потому что вокруг постановки поднялась большая шумиха. Они пишут: «Последняя фрёкен Юлия Алиссы Турлоу». Я думаю, что, если мы спланируем акцию, которая прервет одно из ее выступлений, и предупредим журналистов заранее, может быть, упомянем имя Дорис в качестве дополнительной приманки, они придут и снимут все, что мы захотим.

– Сессия борьбы против твоей матери? – спросил Санни.

– В ее собственном театре? – добавил Кит.

– На камеру? – отозвался Трей.

– Так вот что ты предлагаешь? – сказала Ева.

Айрис – в ее венах все еще растекался декседрин, сердце колотилось – медленно кивнула.

* * *

Позже, когда они остались одни, Ева спросила:

– Зачем тебе это? Ты серьезно хочешь прервать мамино выступление?

– Да, идея в этом. Мы за это проголосовали.

– Плевать на голосование. Никакое голосование не отменит того факта, что твоя так называемая идея – дерьмо. Это не искусство, не протест и не политика. В ней нет послания. Она не бросает вызов системе. Все это – твои проблемы. Твои собственные неприятные чувства, которые ты облекаешь в форму чего-то большего.

Они были в комнате Айрис. Ева стояла у двери, держась за ручку на случай, если Кит, которому она приказала выйти, попытается войти обратно. Айрис лежала на кровати под одеялом и курила. Оцепеневшая и непроницаемая, она отходила от наркотиков; ей хотелось спать, но до сна было еще несколько часов. Рукой с сигаретой она указала на свою книжную полку, где между де Бовуар и Рональдом Дэвидом Лэйнгом стояли «Цитаты Мао».

– Ты же называешь себя маоисткой? – сказала она. – Разве Мао не говорил, что Революция должна свершиться в каждом сердце и в каждом доме? Ни один настоящий маоист не должен бояться восстать против своей собственной семьи.

– У тебя могут быть книги, Айрис, но это не делает тебя маоисткой. Тебя не интересуют политические перемены. Ты просто прикрываешь так личные нападки.

– Это личное, только если ты решила так на это смотреть. Мы не будем нападать на маму в личном качестве. Мы подорвем то, что она олицетворяет.

– Тебе плевать на то, что она представляет. Ты просто застряла в гневе и хочешь чувствовать себя лучше. Ты веришь, что она причинила тебе боль, и хочешь вернуться в то время, когда тебе не было больно. Поскольку это невозможно, ты