Ревность о Севере. Прожектерское предпринимательство и изобретение Северного морского пути в Российской империи - Михаил Геннадьевич Агапов

по его мнению, создать на Севере России практически с нуля отечественный торговый флот было невозможно1338. В. Н. Латкин называл «право взаимства» «удочкой, на которую нас поймали англичане»1339. Наметившийся после принятия таможенного тарифа 1857 года поворот России к свободной торговле, частью которого был и упомянутый трактат о торговле и мореплавании, «ревнители Севера» интерпретировали как вынужденную «уступку» России, проигравшей Крымскую войну, новому мировому гегемону – Англии. «Северные умы» в этом отношении были не одиноки. Во многих странах приверженцы меркантилизма считали фритредерство орудием английской политики1340. В действительности идеи свободной торговли все больше становились в это время общемировым трендом. Как убедительно показал в своем исследовании Дж. Най, рост популярности свободной торговли в мире способствовал ее победе в Англии, а не наоборот1341. Россия была не единственной страной, подписавшей с Англией фритредерское соглашение: еще в 1840-х годах аналогичные договоры с Лондоном заключили Ганновер и Королевство обеих Сицилий, а в 1860 году – Франция1342. Рьяной сторонницей снятия таможенных барьеров в международной торговле была Пруссия. Однако «ревнители Севера» были уверены, что единственным движителем борьбы против протекционизма является Англия, а главной целью ее политики – Россия. В этой оптике Север России являл, по их мнению, наиболее наглядный пример того, как экономическая экспансия перерастает в политическую. «Устья некоторых искони русских рек уже очутились в чужом владении, – заявлял В. Л. Долинский. – Во всех гаванях Северного Океана настоящими хозяевами являются англичане, норвежцы, немцы»1343. Все это позволяло В. Л. Долинскому утверждать, что поморские земли лишь формально принадлежали Российской империи, фактически они были захвачены иностранцами1344.

Полярные экспедиции иностранных держав, их колонизационная активность и экономическая экспансия в акваториях Баренцева и Карского морей представлялись «защитникам Севера России» согласованным наступлением, имеющим целью фактическое отторжение от Российской империи богатых, но не освоенных северных территорий. Более того, Drang nach Norden воспринимался как часть глобального антироссийского и, в русле набиравшего популярность славянофильского движения1345, еще шире – антиславянского – проекта. Так на четвертом собрании III отделения ИВЭО по вопросу о Севере России, состоявшемся 4 апреля 1867 года, было зачитано стихотворение неназванного ярославского поэта, в котором угроза северным рубежам страны вписывалась в перечень других актуальных угроз, исходящих едва ли не от всех соседей Российской империи от Ледовитого моря до Босфора, чем, по мнению докладчика, доказывалось политическое значение «северного вопроса»:

От Карпатских высот и Дуная

К нам доходят и вопли, и скрежет:

Там дурачится Польша большая,

Там Осман наших родичей режет.

А ведь были недавние годы,

Мы с любовью за них умирали,

И теперь к нам взывают народы:

Православная Русь! Не пора ли?

На словах удивительно жарки

Воспеваем мы русскую славу;

Не боимся, что графы Бисмарки

Собираются к нам под Митаву.

Вместо крепости есть лишь… ухабы

По дороге до города Риги…

Ах! Пора бы, ей Богу, пора бы

Разорвать ложной дружбы вериги!

Вообще мы смиренны и кротки

В этой кротости – русское горе…

Например, пароходы и лодки

Бороздят Ледовитое море

Но увы! Разъезжают в них шведы.

Кораблями норвежцы богаты.

Не пора ли? Гниют без победы

Наши, славные в прошлом, фрегаты

Это – сказки, тяжелые сказки

Как-то их досказать приведется?

Может быть, до кровавой развязки

Лишь мгновенье одно остается.

Не пора ли готовиться к спору?

О! Когда ж паруса затрепещут

И штыки, наклонясь к Босфору,

Под лучами свободы заплещут?1346

Открытие морского пути в Сибирь в 1874–1877 годах английским капитаном Дж. Виггинсом и шведским ученым профессором А. Э. Норденшельдом совпало с очередным обострением «восточного вопроса». Эти два явления как две стороны одной медали осветил историк и популярный беллетрист Д. Л. Мордовцев (1830–1905) в своей статье «Северный вопрос после восточного», опубликованной в «Отечественных записках» в 1877 году. Статья имела решающее значение для осмысления «северного вопроса» как международно-политического. Д. Л. Мордовцев предлагал новый модус социального воображения, которое может быть названо глобальным. Глобализация представлялась ему, в частности, как «амальгамизация этого [северного] вопроса с вопросами о севере вообще, о русском торговом флоте, о владычестве России над северными морями, о притязаниях Европы как на эти моря, так и на Новую Землю и проч., и проч.»1347. Статья Д. Л. Мордовцева вызвала отклик, в дальнейшем она вошла наряду с сочинениями В. Н. Латкина и М. К. Сидорова в канон «северных» текстов, широко цитировалась и неоднократно переиздавалась вплоть до начала Первой мировой войны1348.

Необходимость скорейшего включения «северного вопроса» в актуальную общероссийскую повестку и его обсуждения – «в этом вопросе нужно хорошенько разобраться»1349 – Д. Л. Мордовцев выводил из нарастания, по его мнению, пока еще незаметных большинству «опасных признаков» конфронтации Европы и России на Севере, которые указывали на грядущий уже в скором времени крупный международный конфликт: «Роковое человеческое неведение неизбежно ведет Европу к тому, что быть может, в недалеком будущем и, нам кажется, в очень недалеком, это самое неведение задаст новый вопрос – „северный“… Дело идет к тому, что рано ли, поздно ли Европе придется вынести новую войну – войну северную – из-за обладания северными морями, которые только на днях открыты»1350.

«Северный вопрос» понимался Д. Л. Мордовцевым как новый восточный – как вопрос, пришедший «на смену восточного [вопроса]»1351. Аналогия выстраивалась по следующим основаниям. Во-первых, «притяжение Севера», «нордофилия» как новое явление в европейской (в том числе и в российской) культуре воспринималось им как типологически однородное «притяжению Востока», «ориентофилии», возникшему раньше и ясно понимаемому теперь, в контексте всех перипетий «восточного вопроса» второй половины XIX века, как символическое присвоение Востока, предшествующее его прямому завоеванию. Сейчас, однако, речь шла уже не о Востоке, но о Севере России. В известной мере предвосхищая идеи Э. Саида, Д. Л. Мордовцев отмечал в этой связи:

Целый ряд экспедиций из Европы направился туда же, на север, не с чисто купеческими целями, а с такими, кои должны принести для Европы более ценные приобретения. Эти Гарвеи, Брэмы, Цейли, Финши и др. едут изучать страну, нашу страну, которую мы сами не знаем. Ведь это – повторение того, что было и с «восточным вопросом»: разные Каницы, Скэйлеры, Мэккензи, Ирби и др. вдоль и поперек исходили и Турцию, и Болгарию, и Боснию, исходили раньше нас и раньше нас познакомили Европу с подкладкой «восточного вопроса» и с прочностью той дратвы, которой он стачен. Мы остались назади, и, когда пришлось взяться за дело, оказалось, что мы не знаем, с чего начать и что