Катастрофа 1933 года. Немецкая история и приход нацистов к власти - Олег Юрьевич Пленков

принятия наследства Римской империи. Геррес стремился доказать, что именно германская кровь обновит Европу, немцы станут воителями католической церкви, немецкий император получит корону из рук наместника Бога на земле, и Германия станет духовным центром западного мира[600]. Геррес и Шлегель считали, что не Реформация разрушила Священную Римскую империю германской нации, а Ренессанс и гвельфский мятеж индивидуализма, из которого вырос рационализм.

Очень распространенным было обращение к Тациту и его описанию старой Германии. Итальянский гуманист Поджио Браччолини в 1455 г. открыл тацитовскую «Германию», казалось утерянную. Тацит написал свое сочинение для императора Траяна. Благодаря великому историку древности, авторитет которого не подлежал сомнению, теперь можно было удостовериться в том, что немцы издавна представляли собой народ, причем особый. До этого момента не существовало определенного германского племени, с которым могла бы идентифицироваться нация (как Франция – от франков). Слово «немецкий» (deutsch) обозначало совокупность германских диалектов и племен. Теперь же Germaniae стала образом нынешней Германии. Около 1500 г. слово появилось в единственном числе (прежде довольствовались собирательным выражением «немецкие земли»).

Внимание к Тациту проявляли не только романтики, но вся культурная Германия в XVI–XX вв. К Тациту восходило превознесение «истинных» германских качеств: «Благородные, мужественные, свободолюбивые, со строгой моралью, верные, простые люди, которых не сравнишь ни с одной другой нацией мира»[601]. Георг Вейтц, автор известной книги «Конституция немецкого народа в древности» (1880) писал: «Характер немцев, их жизнь, их обычаи Тацит понял правильно: самый своеобразный народ из всех известных народов древности, выделявшийся родовой общностью, расселявшийся на обширных землях, но всегда склонный к военным захватам, народ, полный сил, кое в чем немецкий народ был жестким народом, даже грубым, но характером немцы были чисты и благородны, просты в обращении, естественны, искушены жизнью, не замкнуты. Такими немцы представали перед взором римлянина»[602]. Из тацитовских описаний извлекли наиболее лестные, а упоминаемые Тацитом лень и склонность германцев к пьянству не поминались, и предки немцев получились действительно образцовыми: они носили простую одежду, в жару вовсе расхаживали голыми, не злоупотребляли женщинами как гетерами и рабынями, а почитали их, любили все простое и естественное. Йозеф Херманд справедливо указывал, что германисты восприняли картину Германии у Тацита некритически, ведь великий римский историк прежде всего стремился обличать пороки современного ему римского общества, а не показать объективную картину Германии[603].

Уже в бисмарковские времена, в 70-е гг., национальная политическая романтика начала вновь обращаться к политической истории: Кифхойзер и Барбаросса стали национальными символами. Память о Барбароссе гипнотизировала немцев многие века. Согласно романтической легенде, Барбаросса спит в недрах горы Киффгойзер (в Тюрингии), и, если нации будет угрожать опасность, он воспрянет и спасет отечество. Для немецких романтиков Барбаросса был «тайным немецким кайзером», своеобразным символом мощной и единой нации[604]. Единство и мощь нации составляли романтический идеал многих поколений немцев, особенно в среде молодежи и студенческой среде. Мифы былого национального величия в студенческой среде претерпели довольно замысловатую эволюцию. Дело в том, что братья Фоллены основали первую немецкую студенческую корпорацию в Гиссене в 1815 г. В составленных ими «Основах будущей немецкой имперской конституции» выражалось пожелание немецкой студенческой молодежи о создании единого парламентского немецкого государства. Для преодоления феодального строя студенты планировали поделить Германию на большие гау, напоминающие большие департаменты во Франции. Во главе нового германского рейха, по мнению братьев Фолленов, не должен быть ни один из нынешних князей, а должен быть избран германский народный король[605]. Поскольку большинство студенческих корпораций находилось в пределах лютеранской Пруссии, то они были протестантско-националистического толка, выступали за освобождение от римско-папской тирании и формальной церкви. При Меттернихе студенческие корпорации преследовались, так как они представляли опасность для реакции. Не случайно с момента возникновения цветами студенческих корпораций стали германские республиканские цвета: черно-красно-золотой (честь, свобода, отечество).

В дальнейшем студенческие корпорации совершили удивительную эволюцию и превратились в оплот крайней реакции, предав те идеалы, которые привели в студенческие корпорации Маркса, Энгельса, Фрейлиграта. В других странах студенты остались в левом политическом спектре, а оформившийся в 1880 г. «Союз немецких студентов» мало того, что был падок на национальные мифы, но в него довольно глубоко проник антисемитизм. В годы Веймарской республики многие студенческие корпорации были антисемитскими (романтизм вполне уживался с антисемитизмом), впрочем, все почвенно-народническое движение, частью которого были корпорации, стояло на обскурантистских антисемитских позициях. Гитлер в 20-е гг. открыто делал ставку на студенчество: «В немецком студенчестве, – писал он, – воплощена та сила, которая только и сможет быть единственно действенной в борьбе против еврейства»[606].

Фридрих Мейнеке (1862–1954) рассказывал о духовной атмосфере Веймарской республики: «Мой коллега, который отслеживал настроения среди учащейся молодежи в Берлине, сообщал мне следующее. Из 10 тысяч студентов примерно 9400 спокойно занимались своими делами (лекции, семинары, экзамены). Около 600 студентов находились в возбужденном состоянии духа, из низа 400 были настроены предельно националистически и антисемитски, оставшиеся 200 человек, которые делятся между коммунистами и социал-демократами – по преимуществу евреи. Антисемитизм играл свою роль в националистическом студенческом движении на протяжении более 40 лет, что еще более подталкивало евреев к левому радикализму, который, в свою очередь, дал новый повод для нападок со стороны наивного и некритического национального чувства. Этот порочный круг хорошо известен и, по всей видимости, все так и продолжается без изменений»[607].

По существу, студенты были самыми большими антисемитами в обществе (по сравнению с рабочими или буржуа). Большая часть студенческих корпораций исключила евреев еще до 1914 г. В 1919 г. корпоранты подписали «Эйзенахскую резолюцию», в которой говорилось, что расовая ненависть к евреям непреодолима и от неё нельзя избавиться даже после крещения евреев. В 1920 г. корпоранты лишили евреев «чести» драться на дуэлях. В 1922 г. руководство Берлинского университета отменило заупокойную службу в память убитого Вальтера Ратенау под угрозой яростных студенческих протестов. Ректора и деканы предпочитали капитулировать перед возмутительными требованиями студентов лишь бы избежать неприятностей[608].

Кажется странным, что передовое и либеральное высшее образование в Германии воспроизводило реакционные идеи, популярные в студенческой среде. В самом ли деле либеральное образование ведет к воспитанию либеральной политической культуры? Нет, часто бывает наоборот, как в шутке, что антисемит – это либерал, который хочет высказать свое антилиберальное мнение. Пример Второго рейха это ясно показал… В принципе либеральная прусская политика в сфере образования, но и идеологические убеждения и предрассудки немецких профессоров, а также влияние антисемитских корпораций в первой половине XIX в. привели к торжеству иллиберального национализма и антисемитизма в студенческой среде[609].

Ко всему прочему в обществе было распространено убеждение, что