Ласточка - Алексей Тимофеевич Черкасов

с человеком, который фактически и законно является твоим настоящим отцом, ты должна. И конечно, не грубить и не дерзить какому-то Рослякову, которого в глаза не видела?» – думала Лика, твердо выдерживая чугунную тяжесть материнских глаз.

– Ни тот, ни другой перед тобою не виноваты. Это мое личное несчастье, что у меня так сложилась жизнь. Мое несчастье! Теперь этот узел распутается наконец-то. Кончится мое двусмысленное существование в доме Зыкова. И я очень рада! Как гора с плеч.

«Папа для нее как посторонний, – свела брови Лика, – значит, мама уйдет. Как же папа? Она его так измучила! Под старость он остался одиноким. Это совершенно несправедливо!..»

– Разве ты можешь остаться в доме чужого для тебя человека?

– Папа мне не чужой.

– Чужой, как любой прохожий.

– Неправда! Нет, нет! Папа лучший человек из всех, кого я знаю. Он, он… лучше тебя. Да, да.

– Что?!

Глаза матери округлились, как пуговицы.

– Да, да. Лучше тебя и меня.

– Не смей! Как ты смеешь! – вспыхнула мать. Ее полные щеки густо покраснели.

– И мне стыдно, стыдно и за тебя, и за себя, – с придыханием проговорила Лика. – Не сердись, пожалуйста. Но я не могу не сказать правду. Если бы не папа, ты бы никогда не стала хирургом. Никогда! Ты можешь, конечно, не любить его, но ты не можешь, никак не можешь вычеркнуть девятнадцать лет из жизни. Он меня вырастил. Что-то было между вами!

– Сосуществование. И больше ничего!

– Тогда почему ты сразу не ушла? Тогда еще, в тридцать восьмом году?

– Бессовестная!..

– Я? Бессовестная? Ну нет. У меня есть совесть, мама. И ты это знаешь. Прекрасно знаешь! И я не поступлю с папой бессовестно. Теперь, когда он старик, – его можно бросить, он никому не нужен. Зачем нужен старик? Пусть уходит на пенсию и живет в одиночку: нет, нет, так не будет. Никогда! У меня есть совесть… А с Росляковым я встречаться не хочу.

– Можешь не встречаться! – как бы издалека прозвучал голос матери, наполненный волнением и слезами. – Можешь не встречаться! И со мной также. Прощай!..

– Мама!

Лика ухватилась за теплую, мягкую руку матери, но та вырвала руку, пошла тропкою в гору. Лика шла след в след. Из-под ног сыпался песок. На пригородный пароход шли и шли люди: чужие, незнакомые, не подозревающие, какое горе стеснило юное сердце Лики! Лика видела и не видела прохожих – слезы застилали глаза, и она гнула голову вниз. Девичье, глупое, непонятливое сердчишко сжалось в комочек и больно ныло.

– Мама, я пойду в магазин.

– Не надо. Ты же не хочешь встретиться с отцом? Не надо! Может, поумнеешь, поймешь…

Мать говорила с паузами. Слышно было, как она тяжело дышит после подъема в гору. Ее широкая спина посутулилась. На ткани платья резко отпечатались узорчатые кружева сорочки.

– Мама, ты что, уедешь, да?

Мать ничего не ответила. Они шли в противоположную сторону от своего дома.

– Мама, не уезжай, пожалуйста!

Мать остановилась на безлюдном тупичке Кривой улицы, оглянулась на дочь.

– Слушай: я уезжаю с твоим настоящим отцом. Уезжаю. Он назначен главным инженером в Дымовский леспромхоз. Через год-два леспромхоз станет первым в крае, и Росляков будет работать в тресте. У тебя отец талантливый человек, Лика. Сейчас он восстановлен в партии. Я горжусь им.

Лика не могла сдержать слез, и они катились по ее розовым щекам, горячие, нагретые сердцем.

– А… а… как же папа? – вырвалось у Лики.

Мать подтянула укороченную губу и прикусила нижнюю.

– А ты не спросила «папу» – нужна ли ты ему вообще?

– Мама!..

– Ты ему не нужна. Ему вообще никто не нужен, кроме дизелей и Енисея. Если твоего уважаемого «папу» оторвать от дизеля – он умрет в тот же день. А если тебя от него оторвать – он только вздохнет с облегчением. Не перебивай! Слушай! Я все-таки лучше знаю Илью Васильевича, чем ты.

– Мама, мама, что ты говоришь!..

– Горькую правду, и больше ничего.

– Неправда, неправда. Папа очень любит меня. И тебя!

– Какие нежности, скажите, пожалуйста. Что же он не любит своего единственного сына Павла?! У него же есть сын и даже внучка.

– Павел? Из-за тебя Павел ушел, и все так случилось из-за тебя!

У матери от слов Лики перехватило дух.

– Из-за меня!.. Пентюх, столько мне крови испортил, и ты же обвиняешь? Он же настоящий пентюх.

– На Сибтяжмаше Павел лучший токарь, мама. Сколько раз о нем писали в «Красноярском рабочем». Ты же знаешь!..

– Оставь свои детские глупости, пожалуйста. Избавь меня от подобной информации о Павле Зыкове, избавь. Я как-нибудь сама разберусь, кто и что стоит. Без газеты, милая. О боже мой, когда это кончится?

Как раз в этот момент, сотрясая горячий воздух, призывно и властно прогудел густой, долгий гудок Сибтяжмаша, самый сильный на всем правобережье. И мать, и дочь невольно оглянулись в сторону толстущих труб, торчащих на синем фоне неба. То были трубы Сибирского завода тяжелого машиностроения, на котором работал токарем сын Ильи Васильевича Павел Зыков…

«Мама кругом виновата перед Павлом! Она поссорила Павла с папой», – подумала Лика.

«Как у нее повернулся язык сказать мне о Павле!» – с неудовольствием подумала мать.

– Мама, ты должна дождаться, когда вернется из рейса папа. Ты не можешь уехать так просто!..

– Как то есть не могу?

– Разве ты не понимаешь!..

– Все понимаю, милая! Прекрасно понимаю. Между мною и твоим уважаемым папой давно все покончено, и мне нечего ждать. Я не могу обтирать углы в чужом доме. Да, да, в чужом доме! И знай: если в доме нет любви, там нет семьи, а есть одно несчастье. Ты его не видела, несчастья, а я его ношу в собственном сердце девятнадцать лет!.. Девятнадцать лет. Немало, думаю. Всему должен быть конец, и даже несчастью. Я хочу жить, милая. Мне еще сорока нет. А он, твой папа, давным-давно старик. Кроме дизелей и теплохода ему никто не нужен. Будь покойна. Обойдется и без тебя, и без меня. И мы как-нибудь проживем без него.

– Я так не сделаю, мама.

– Ты еще такая наивная!..

– Пусть наивная, но я не уйду крадучись из дома, в котором я выросла.

– Не говори глупостей, Лика. Сегодня мы уедем. Старик еще вчера вечером получил телеграмму, что мы уехали.

– Я буду ждать папу. Вот и все!

Минуту помолчали – родные и в то же время далекие друг от друга.

– Так ты идешь в магазин?

– Иду.

Лика направилась через пустырь в гастроном; мать – в сторону дома на берегу Енисея, где она прожила столько лет и не прижилась…

Илья Васильевич, меж тем, в тот самый час, когда Лика купалась в Енисее и чуть было не утонула,