Когда была война - Александра Арно

Катя прижалась к стене, чтобы пропустить эту маленькую процессию, сжимая в пальцах ручку ведра с грязной водой. Внезапно мужчина остановился и окинул её с ног до головы таким взглядом, что она невольно съёжилась, а потом повернулся к Кляйберу и сказал несколько слов на немецком. Тот ухмыльнулся и согласно кивнул, после чего они скрылись в кабинете.

– Знаешь, чего он сказал? – Сенькино лицо расплылось в довольной дебильной улыбке. – «Ну и народ эти русские, плодятся, как тараканы».

Кате отчаянно захотелось плюнуть в него, но она только презрительно фыркнула:

– Иди, куда шёл, переводчик хренов.

Но уходить он явно не собирался. Уцепив Катю за локоть, он увлёк её к чулану, быстро-быстро шепча на ходу:

– Этот мужик, который приехал, это эсэсовская шишка. Партизаны у нас завелись, искать будут. Там на улице целая дивизия этих упырей. Поняла?

– А я-то тут при чём? – наигранно холодно и спокойно осведомилась Катя, хотя сердце зашлось в нервной дрожи. Неужели так быстро про Виктора прознали?

– А при том. – Сенька остановился, взял её за плечи и открыто посмотрел прямо в глаза. – Ты не думай, что я немцам служу. Подпольщик я. – Он быстро огляделся по сторонам и продолжил: – Так что, если знаешь что, лучше скажи, чтоб потом худо не было.

Биение сердце ощущалось уже в горле, но внешне Катя сохраняла полное спокойствие.

– Да не знаю я ничего.

– Ладно. Но если узнаешь что, обязательно расскажи.

Он отпустил её, и она поспешила скрыться с его глаз, кипя от справедливого негодования. Вот же сволочь какая, а! Нашёл дурочку! Думал, поверит его россказням про подполье! Ага! Фигушки! Фашистский прихвостень – вот он кто, а не подпольщик! Он же, едва только немцы заявились, побежал к ним, поджав хвост! А теперь себя обелить решил? Или посчитал, что она купится на эту его бездарную хитрость? Не выйдет!

Когда Катя уже собиралась домой, часовой, что дежурил на посту у кабинета, сказал на плохом ломаном русском, чтобы она помыла пол ещё раз. Катя раздражённо передёрнула плечами, но всё же пошла обратно в чулан за ведром. Опять, небось, всё пеплом от своих вонючих сигарет закидали. Спину ломило, очень хотелось присесть, да ещё и ноги распухли и заболели. Немцы – гады, работы она делает с каждым днём всё больше, а паёк не только не увеличили, но ещё и урезали. Того и гляди, только хлеб и станут давать, и то по полбуханки.

Катя со вздохом набрала полное ведро воды на колонке за комендатурой и потащилась обратно. У двери кабинета грохнула ведро на пол, отёрла со лба пот тыльной стороной ладони. Часовой с нескрываемым любопытством пялился на неё, и она дерзнула глянуть на него в ответ. Тот отвёл глаза в сторону, а она робко постучала по филёнке костяшками пальцев.

– Йа! – раздалось оттуда.

Катя потянула на себя ручку и заглянула в залитое ярким утренним солнцем помещение. Только что натёртый пол и правда покрывал серый слой пепла, а Кляйбер попыхивал сигаретой, стоя у стены с картой.

Катя приподняла ведро.

– Вот, товарищ герр комендант, помыть пришла.

– А! – отозвался тот. – Йа, йа. Хер шмутциг.

Мужчина, которого Сенька назвал эсэсовской шишкой, молча наблюдал за ней. Катя засучила рукава и принялась полоскать тряпку, потом намотала её на швабру. Руки раскраснелись от ледяной воды и стали похожи на лапы хищной птицы.

Они молчали, пока она старательно, до блеска натирала пол, елозя тряпкой по исцарапанному паркету, только перекинулись парой коротких фраз. Немецкого Катя не понимала, потому не обращала на них внимания. Её дело нехитрое – навести чистоту, а со своими фашистскими делами пусть уж сами разбираются. Поняла она только два слова: «руссише» и «зольдат». Наверное, планируют, как победить русских солдат. Катя усмехнулась про себя. А никак! Всё равно по шеям, им, свиньям, надают!

Кляйбер направился к двери, стуча сапогами по только что вымытому полу. Паркет протяжно вздыхал, ахал и охал под его тяжёлой поступью. Он распахнул створку, что-то сказал часовому и сдёрнул с вешалки шинель. Эсэсовец встал и двинулся за ним. Под окном затарахтел мотором чёрный глянцевый автомобиль. Катя разогнулась и с любопытством посмотрела на него. Ей редко доводилось видеть автомобили – в деревне передвигались преимущественно на подводах, а в городе она никогда не бывала, если не считать райцентра. Ребятишки с гомоном бежали за ним, пытаясь перегнать друг друга, и их звонкие голоса разносились на всю округу.

Громко хлопнула дверь, и Катя вздрогнула и снова принялась за работу. Шаги немцев затихли в коридоре. Когда она уже почти закончила, её взгляд вдруг наткнулся на свёрнутый в четыре раза лист бумаги. Он неприкаянно валялся у самого порога, и она, не думая, подняла его и развернула.

Всё было написано на немецком, длинными заковыристыми словами с обилием согласных букв, и разбито на столбцы под номерами. Чуть ниже красовался начерченная от руки карта Александровки и прилегающих окрестностей, а прямо на ней синела чернилами круглая печать с раскинувшим крылья орлом – фашистским гербом.

Не зная, зачем, Катя спрятала бумажку за пазуху, подхватил за тонкую ручку ведро, взяла швабру и вышла.

– Всё! – сказала она часовому. – Помыла.

Он широко заулыбался. «И что смешного тут нашёл?» – раздражённо подумала Катя. Улыбается он, ишь ты, радуется, поди, что война идёт.

Когда стемнело, она вытащила Виктора из колодца. Его била крупная дрожь, губы чуть посинели, на длинных ресницах висели капельки воды – пополудни прошёл короткий стремительный дождь. Катя завела его в дом, разожгла печку, насыпала в закопчённый чугунок выменянной на тушёнку сморщенной прошлогодней картошки.

Катя порылась в шкафу с одеждой, выудила шерстную рубаху и штаны.

– На вот. Околеешь ещё.

Виктор с благодарностью посмотрел на неё, и принялся стаскивать с себя насквозь вымоченную одежду. Она отвернулась, хотя успела заметить его налитые силой мускулы и крепкую грудь.

– А вы, Катя, одна живёте?

– Одна.

– Муж ваш пишет, наверное?

Катя вздохнула.

– Да какой там, ты что. Война ж кругом, кто письма-то развозить будет… Да и нет у меня никакого мужа.

Он сконфуженно хмыкнул. Катя хотела ещё что-то сказать, но внезапная боль заставила её схватиться за живот и согнуться.

– Что такое? – забеспокоился Виктор.

– Ой… – испугалась Катя. – Вить, я это… ой…

Её скрутил новый приступ боли. Она сдавленно зарычала, крепко сжав зубы, кое-как опустилась