Когда была война - Александра Арно

– Ты откуда русский знаешь?

Язык отказывался повиноваться и едва ворочался во рту, хотя рассудок оставался ясным. Вильберт поднял на неё глаза.

– Вас?

– Русский откуда знаешь?

– Ихь ферштейн нихьт, – засмеялся он. – Я знать нескьёлко руссише слоф. – И принялся перечислять, загибая пальцы: – Прифет, пака, приньосить, пажалуста, отпустьи, да, ньет…

Катя подпёрла подбородок рукой, глядя на него. Он взъерошил ладонью свои светлые волосы, глаза пьяно поблёскивали, уголки губ дрожали в улыбке. Румянец так и не сошёл со щёк, продолжая полыхать на скулах подобно алым макам.

Когда окна плотной чёрной марлей облепила ночная темнота, Вильберт разомлел окончательно. Он что-то безостановочно рассказывал ей на немецком, смеялся и жестикулировал, а Катя бездумно кивала, хотя не понимала ни слова – вообще ничего. По сути, он говорил сам с собой. Несколько раз просыпалась Саша и требовала еду, и тогда Вильберт тактично замолкал и отворачивался.

А потом он уснул, тяжело привалившись спиной к стене. Некоторое время Катя тихонько сидела рядом, слушая его сопенье, и лишь когда убедилась, что спит он крепко, встала и мышью прокралась к двери. Лестница так и стояла прислоненной к стене, и Катя второпях схватила её и заспешила к колодцу.

Виктор выбрался быстро и бесшумно. Ночь стояла безлунная и тихая до звона в ушах – даже собаки не лаяли. Кате она казалась зловещей.

– Что там за фашист приходил?

Катя шикнула на него, хотя говорил он вполголоса, и глазами показала на дверь.

– Часовой из комендатуры припёрся. Спит щас. Пьяный в соплю.

Виктор нахмурился и широким шагом двинулся к дому. Катя побежала за ним. В груди снова зашевелился страх, схватил за горло когтистыми лапами, но остановить Виктора она не смогла бы даже при большом желании – тот уже распахнул дверь и скрылся в комнате. В сени ворвался поток холодного воздуха. Катя застыла на пороге, но из-за стены не раздавалось никаких звуков, и она решилась пойти следом.

Немецкий автомат уже висел у Виктора на плече, а сам он стоял безмолвной чёрной тенью. Во мраке Катя различала только его силуэт. Внезапно громко захныкала Александра, и в тот же момент в темноте произошла быстрая, практически молниеносная схватка. Две тени сцепились с другом, одна с грохотом повалила другую на пол. Упал со стола стакан и, глухо ударившись о палас, покатился к печке, и тотчас сквозь похожий на комариный писк звон в ушах прорвался голос Виктора:

– Катя, неси верёвку.

Она суетливо сдёрнула со стены в сенях моток шпагата и ринулась в темноту. Он сидел на Вильберте, зажимая ему рот ладонью. Немец яростно брыкался, но хватка у Виктора, по всей видимости, была сильной. Катя протянула ему верёвку, и он, ловко перевернув Вильберта на живот, скрутил ему руки за спиной.

– Помоги.

Катя послушно перемотала его запястья шпагатом, завязала несколько крепких морских узлов, которым научил её дядя Стёпа. Кляпом послужил кусок старой тряпки – ею Катя обычно вытирала стол. Виктор поднялся на ноги и смахнул со лба пот.

– И куда его теперь? – заикаясь, прошептала она. – Немцы ж утром хватятся, что нет его…

– Это ты верно говоришь.

Вильберт мычал и извивался на полу. Виктор поставил ногу ему на шею и чуть вдавил каблук кирзового сапога. Тот затих.

– Может, пусть покажет, где партизан сидит?.. – нерешительно предложила Катя.

– Какой партизан?

– С работы шла, слышала, как полицаи говорили, будто бы вчера партизана какого-то поймали.

Виктор задумался, его и без того всегда серьёзное лицо вдруг стало и вовсе суровым. Он за шкирку поднял Вильберта на ноги и пнул к двери, наказав Кате не ходить за ними. Когда они ушли, она села на кровать, взяла на руки дочку и прижала к груди.

Пропажу Вильберта немцы заметили не сразу, только к середине дня, и сразу же была поднята тревога. Катя как раз домывала пол в коридоре комендатуры. Ни Виктора, ни немца они так и не видела с ночи – они просто не вернулись.

Всем сельчанам было велено собраться перед костёлом, где немцы устроили апельплатц. Там они делали объявления, там же и расстреливали. Александровцы сбились в кучу у стены храма, а перед ними встал Кляйбер. Заложив руки за спину, он колким пристальным взглядом оглядел их и холодно сказал несколько фраз.

– Пропаль германский зольдат, – загнусавил переводчик. – Ваьм дайотся шанс рассказъать, гдье он спрьятан. Кто знайет про партизан?

Сельчане молчали. Кляйбер сделал шаг вперёд.

– Ктьо-то из фас помогайт партизан. Ми дайом вам шанс искьюпить звой вина, если рассказывайт, гдье спрьятан партизан. Если да, ви заслуживайт жизнь, хлеб и наша радозть. Если ньет, убьйом.

И снова молчание. Кляйбер нахмурился и дал знак стоящим чуть поодаль полицаям. Те, беспрекословно повинуясь приказу хозяина, выдернули из толпы несколько человек. Истошно завопили бабы. Катя съёжилась, до крови прикусив губу, но сдержала крик.

– Зъа одьин германский зольдат расстрел десьят чьеловек!

Вперёд шагнул высокий старик с седыми похожими на жёсткую леску волосами. Из-под сплошь белых кустистых бровей тяжело и строго смотрели два голубых, как весенний лёд, глаза.

– Да как так-то, товарищ комендант? Мы что ль виноваты, что ваш солдат где-то гуляет? Людей-то отпустите!

Кляйбер резко развернулся к нему на каблуках. Во взоре мелькнули свирепые искры.

– Эрщиссен! – гавкнул он.

Один из немцев вскинул автомат. Треснула короткая огненная очередь, и старик, вскинув руки, повалился на землю. На драном ватнике поплыли красные пятна.

– Ве нох?

Сельчане затихли. Полицаи подняли дула винтовок, направили их на людей. Защёлкали металлические затворы. Катя покачнулась и судорожно поискала опору вокруг себя. Земля закачалась, затряслась под ногами, воздух сжался и завибрировал, и выстрелов она уже не слышала – провалилась в густую вязкую тьму.

2.

Александровка, Крым.

1944 год.

Катя копалась в огороде. Урожай обещал быть хорошим, щедрым, ботва на грядках разрослась вовсю и теперь буйствовала всеми оттенками зелёного: морковка, свёкла, картошка, редис, помидоры. Подрастали, набирая силу, несколько крепких, сочных стеблей кукурузы и жёлтый подсолнух, а у его изножья тянулся резными листочками к небу молодой укроп. Чуть поодаль стелились по земле колючие огуречные стебли. Дай-то бог, в этом году не будет уже такого голода, вон сколько овощей выросло.

Немцев в Александровке уже не было, но повсюду грохотали тяжёлые затяжные бои – Красная Армия освобождала Крым от фашистского плена. Не раз и не два