Далайя - Абай Тынибеков

В этой местности он не мог нестись во весь опор, на скаку отбросив поводья, раскинув руки навстречу потокам ветра, но в том, что однажды он вновь обретёт свои просторы, он не сомневался.

До горного прохода оставалось пройти совсем немного, когда сотник, бросив туда взгляд, увидел в предрассветной дымке всадников, медленно и тихо спускающихся с перевала на эту сторону.

Длинная вереница конников, словно гигантская змея, выскальзывала из ущелья, перекатывая тело через подъём и бесшумно сползая вниз.

«Вот к чему был мой сон», – остановив скакуна, с досадой подумал Даг.

Возвратиться и предупредить людей в крепости он уже не успевал, не было времени.

«Нужно погромче зашуметь, и Дуару услышит меня», – опытный воин принял решение и двинулся навстречу пришельцам.

Рыжий, уловив новые запахи, исходившие от множества людей и животных, вздыбив на загривке шерсть, кинулся вперёд, опережая сотника.

Первые всадники вступили в лес, направляясь прямо на них, будто, как подумал сотник, заранее знали дорогу к крепости. Натянув лук, Даг изготовился к стрельбе из-за дерева, выглядывая и ожидая их приближения.

Рыжий чуть впереди него прилёг в траву, вытянув шею, прерывисто рыча, задирая верхнюю губу, по-волчьи оскаливая клыкастую пасть.

Время для Дага остановилось, словно не желало ускорять своим бегом приближение и без того надвигающейся очередной трагедии.

Сердце бывалого воина колотилось бешено, каждым своим ударом всё сильнее отдаваясь шумом в голове. Такое с ним всегда происходило перед боем, но с началом активных действий он обычно уже ничего не чувствовал, полностью подчиняясь холодному рассудку.

Вот и сейчас, настраиваясь на сражение, он усилием воли вытеснял из себя всё ненужное ему, оставляя только одно желание, только одну мысль: «Скорей бы началось».

Уже послышался приглушённый травой топот копыт. Вскоре донеслись голоса.

Пёс напряжённо приподнялся, низко опустил голову и изготовился к прыжку.

Сотник, глубоко вздохнув и вобрав в себя побольше воздуха, замер, пытаясь уловить каждый шорох.

Вдруг совершенно отчётливо он услышал женский голос. В этот самый момент рыжий, вскочив, залаял, причём сделал он это совсем по-домашнему, беззлобно. Виляя куцым хвостом, он кинулся вперёд.

Сотник опустил лук, приставив ладонь к уху. Сомнений не было, это был голос Далайи. Он очень ясно расслышал её возглас, явно обращённый к рыжему:

– Как же ты здесь оказался, мой удивительный пёс?

Даг был поражён такой неожиданностью. Пытаясь успокоить внезапно нахлынувшее волнение, он убрал оружие, несколько раз провёл холодными ладонями по лицу и лишь после этого выступил из своего укрытия, ещё не веря до конца в случившееся чудо, и двинулся навстречу голосу.

Приблизившись к всадникам, он спрыгнул с коня и подошёл к Далайе. Она, наклонившись, стояла возле собаки. Увидев его, женщина выпрямилась. Они молча смотрели друг другу в глаза, пока она, сделав шаг к нему, не обняла его.

Руса и дети, также сойдя на землю, находились чуть в стороне, не мешая встрече старых друзей.

Звёзды постепенно исчезали, растворяясь в белёсой небесной дали. Горные вершины из тёмно-серых стали уже серебристо-голубыми, и даже здесь, под густыми кронами деревьев, от наступающего утра теперь было достаточно светло.

Слегка отстранившись от Дага, рассматривая его лицо, Далайя почти шёпотом произнесла:

– Мы долго не виделись. Как вы здесь?

Ничего не ответив, тот кивнул. Подошёл Руса. Они также молча обнялись.

– Зубар, Кудас, подойдите сюда, – Далайя повернулась к мальчикам.

Даг вздрогнул при её словах. Он не мог ни тронуться с места, ни вымолвить слова. Всматриваясь в находящихся поодаль детей, он подался вперёд, нервно сжав кулаки.

Руса и Далайя тихо отошли в сторону, к лошадям.

Дети, не сдерживаясь, подбежали и прижались к отцу. Он опустился на колени, обхватив их тельца обеими руками, так и не сумев разжать онемевшие пальцы, крепко сведённые судорогой.

* * *

Когда все добрались до дороги, ведущей наверх, к крепости, сотник остановился.

– Пусть все остальные подождут здесь, – попросил он Далайю с Русой и повернул коня вправо.

Недалеко от невысокого могильного холма, уже поросшего травой, он первым сошёл на землю, подошёл к нему и скорбно замер.

– Кто? – тревожно спросила Далайя.

– Рушти.

Руса, обойдя холм, остановился у его подножья, опустился на колено, низко склонил голову, коснувшись правой рукой насыпанной земли. Он долго стоял, шепча какие-то слова.

Далайя, вспоминая доброго юношу, его облик, голос, манеры, не могла представить его мёртвым. До глубины души потрясённая страшным известием, она заплакала. Слёзы, блестя в лучах восходящего солнца, стекали по её щекам. Она ещё не знала, как и от чего наступила его смерть, но это было уже не так важно для неё. Не стало человека. Было очень жаль его. При жизни он не был особо приметным. Порой, казалось, она даже забывала о его существовании. Только теперь почему-то этого юноши так сильно не хватало ей. Его чистая душа не мешала другим. Она всегда просто витала среди них, и когда касалась кого-то, то тому обязательно становилось легче. Ему всегда хватало всего, что он имел. Он умел радоваться малому и ценить миг. Для него достаточным было всё то, что окружало его. О большем он никогда не просил. Он вообще не умел просить. Видимо, не нуждался…

На обратном пути Даг поведал обо всём случившемся с Рушти, и когда они приблизились к ожидавшим их людям, Руса, приотстав, сошёл с коня и, присев перед подбежавшим к нему рыжим псом, очень бережно ладонями приподнял ему голову и долго смотрел ему в глаза.

Лишь Далайя, мельком оглянувшись, увидела, как воин и собака, два осиротевших существа, беседовали взглядами.

Они, чьи предки когда-то дружно обитали в одной земле, встретились здесь, чтобы вновь верно служить друг другу.

* * *

В распахнутых настежь крепостных воротах их встречали оставшиеся в ней трое воинов: Бурчэ, Габу и Дуару.

Не увидев Зелу и Мире, Далайя вопросительно взглянула на Дага. Он, улыбнувшись, кивнул в сторону строений. Она быстро посмотрела туда и чуть не ахнула. На руках у обеих были малыши, а молодые мамы сияли от счастья. Горечь утраты, сжавшая болью людские сердца, постепенно отпускала и сменялась радостью от рождения детей, двух крохотных девочек. Теперь, наряду с испытанием первой смертью, они постигли и первое рождение, причём вдвойне превзошедшее горе.

Люди понимали, что и здесь всё присущее человеческой жизни будет чередоваться, и очень надеялись, что подобные перемены, коль им суждено свершаться, будут и дальше нести не только смерть, но жизнь.

* * *

Эту ночь все провели в стенах крепости, но,