Дассария - Абай Тынибеков

выстроились на равнине, издали рассматривая стоящих перед ними хуннов. Войска Калтагана ещё не прибыли. Равные по численности армии противников замерли на своих исходных позициях в ожидании команд властителей, растянувшись в линию почти по всей огромной территории равнины. Шаньюй Мотун и царь Дассария расположились позади своих войск на небольших возвышенностях, каждый держа при себе отряды личной гвардии.

Первой двинулась тяжёлая кавалерия хуннов. Лавина сакской лёгкой конницы устремилась к ней навстречу. Сблизившись на расстояние полёта стрелы, саки стали расстреливать её из луков, тут же рассыпаясь перед ней в стороны, откатываясь и вновь нанося дальний удар. Кавалерия хуннов плотными сомкнутыми рядами быстро надвигалась на центр неподвижно стоящих основных сакских сил. Следуя в строгом соответствии с указаниями Дассарии, те выжидали её приближения до самого последнего момента, и когда между ними оставалась всего лишь пара сотен шагов, они отступили, разделились надвое, разлетелись в стороны, пропуская противника дальше и смыкаясь за ним.

Всю свою тяжёлую кавалерию Дассария расположил на правом фланге массагетов, ближе к Даввию, и тут же совместно с его войсками двинул её на врага, желая опрокинуть его левое крыло. Мотун, видя всё происходящее на равнине, оценив манёвры противника, ввёл в битву обе армии. Только теперь началось самое настоящее сражение, вмиг перешедшее от угрозы столкновения на расстоянии в ближний бой. Тяжёлая кавалерия хуннов, стремительно проскочив открывшееся перед ней пространство, оказавшись в тылу у врага, остановилась, развернулась, перестроилась клином и стала пробиваться обратно, рассчитывая на прорыв к своим лёгким конницам.

Наступил полдень. Ни одна из сторон не имела преимуществ. Битва продолжалась с переменным успехом. Вскоре саки получили подкрепление. Подошли войска хаомоваргов и во главе с царём Калтаганом вступили в сражение на левом фланге массагетов. Натиск саков заметно усилился, но уже через некоторое время к хуннам с запада также подошла вызванная шаньюем подмога, и силы вновь стали равны. С наступлением сумерек противники отошли на свои позиции.

Следующий день не принёс перевеса ни сакам, ни хуннам. К вечеру их поредевшие армии разошлись на отдых. Всё поле сражения было залито кровью и покрыто телами убитых людей и животных, между которыми находилось огромное количество ещё живых, истерзанных, израненных воинов и изувеченных лошадей. Но с каждым мгновением их оставалось всё меньше и меньше. Сильные боли от полученных ран, потеря крови, невероятные страдания от испепеляющей дневной жары и пронизывающего до костей ночного холода да к тому же страшные муки, испытываемые от нестерпимой жажды, отнимали у них последние силы, нещадно выдавливая из них остатки жизни.

Утром третьего дня противники вновь выстроились на равнине. Никто из них не решался первым начать наступление. Уставшие воины уже не смотрели в сторону друг друга. Всё их внимание было приковано к грудам убитых, заполонивших собой обширное пространство между их армиями, значительно расширившееся за минувший день и оттого казавшееся теперь ещё больше.

Шло время, но никто из них так и не двинулся с места. Противостояние зашло в тупик. Атаковать напрямую ни у кого из них не было возможности. Мешали непроходимые завалы из тел поверженных воинов и лошадей. Обходить их они не собирались. Покинуть позицию для каждого из них означало помимо лишних затрат усилий ещё и потерю определённого преимущества.

Хунны, так и не сумевшие применить во всех прошедших сражениях свою излюбленную тактику, были вымотаны до изнеможения. Они с трудом держались в сёдлах. Саки, более привыкшие к такой тактике ведения боя, хоть и были готовы к продолжению битвы, но также тяготились её изнуряющей длительностью и испытывали не меньшую усталость. Массагеты оценили по достоинству все удобства перенятых у хуннских воинов подножников и лёгких мечей с кривыми полотнами клинков. Благодаря этим новшествам им удавалось чувствовать себя значительно бодрее по сравнению с собратьями из других племён.

Новый день, к всеобщему огорчению, зарождался как никогда знойным и совершенно безветренным, отчего люди уже с самого утра всё чаще стали прикладываться к сосудам с водой, быстро слабея с каждым глотком. В какой-то момент саки заметили, что в рядах хуннов началось активное движение. Их тяжёлая кавалерия вместе с прибывшим последним подкреплением, стоявшим на правом фланге, стала вдруг отходить. Пройдя небольшое расстояние, они развернулись и замерли. После этого стала отступать и их центральная группа войск с шаньюем Мотуном, и армия Куту сянь-вана. Так, поочерёдно создавая заслон парными частями, постоянно сменяясь и готовясь к отражению нападения, хунны удалились, исчезнув в дрожащем над землёй мареве.

* * *

Три дня стояли саки в своих лагерях, рассылая лазутчиков в захваченные хуннами земли. Те ушли к своим отдалившимся стойбищам, создав новые рубежи.

Шангал вернул часть своих пастбищ, расположенных на севере от него, и расселил там несколько племён. Оставив крупные дозорные отряды, армии Дассарии, Калтагана и Даввия двинулись к своим селениям.

Глава четвёртая

Шёл девятнадцатый день, как Муццуй продвигался в северо-восточном направлении, оставив далеко за спиной местность, где находилась ставка шаньюя Мотуна. Спешить ему было некуда. Завидев на своём пути стойбища сородичей, он медленно объезжал их, часто останавливаясь и подолгу всматриваясь в них, вбирая в себя знакомые запахи, с интересом наблюдая за всем, что там творилось, внимательно следя за женщинами, суетящимися у казанов, что висели над кострами на треногах, с улыбкой глядя на детишек, с визгом проносившихся между жилищ, за которыми, громко лая, бежали своры собак. В такие мгновения он напрочь забывал и о своём одиночестве, и о том, что он с некоторых пор отлучён от жизни среди своего народа, и о том, что он уже никогда не сможет вернуться в своё родное селение после долгого отсутствия на охоте. Воины ближних дозоров, заметив его, замирали, не смея приближаться к нему, молча провожая его настороженными взглядами.

Он любовался огромными табунами лошадей, что паслись под охраной в отдалениях от становищ. Ему очень нравилось созерцать их на закате, когда они, поднимая клубы пыли, источая жар, растягивались в могучем беге, нескончаемым потоком направляясь на водопой. Такое зрелище всегда захватывало его дух. Он восхищался чистой необузданной дикой силой, исходившей от этих красивых, благородных и преданных животных. При виде мчащихся табунов он сходил со своего жеребца. Тот навострял уши, задирал верхнюю губу, издавая тихое ржание и, не сводя с них своих призывных глаз, начинал нетерпеливо топтаться на месте, часто и возбуждённо перебирая копытами, готовый вырваться из рук хозяина и тут же присоединиться к ним. Муццуй понятливо обнимал его за шею и мягким поглаживанием по