Мария I. Королева печали - Элисон Уэйр

счетами. Теперь я знаю, сколько буханок хлеба можно выпечь из бушеля пшеницы, а вы наверняка понимаете, что ни мать, ни отец не учили меня печь хлеб или варить пиво. Откровенно говоря, я устала заниматься бумагами, и если милорды отпустят сэра Роберта домой, то сделают мне большое одолжение.

Учтиво попрощавшись, Мария отошла от окна и направилась к себе. Она увидела, что солдаты спустились по лестнице в зал несолоно хлебавши, как злорадно заметила она. Когда советники уехали, открылась панель в стене – Мария даже не знала о существовании в доме хитро устроенной двери, – и из проема появился отец Холл. Он показал Марии свое укрытие – крохотный чулан, не больше трех квадратных футов, – и спросил, зачем приходили лорды.

– Вы хотите сказать, что не слышали, о чем шла речь? – с надеждой спросила Мария.

– Именно так, дитя мое, – с озадаченным видом ответил священник.

– Тогда вы можете смело говорить, что не слышали приказа, запрещающего моим священникам служить мессу, и не солжете, – обрадовалась Мария.

– Конечно не слышал, – улыбнулся священник.

На следующий день Мария скрепя сердце отпустила своих священников:

– Я делаю это против своей воли, чтобы избавить вас от мук совести из-за необходимости поступиться своими принципами. – Мария разрыдалась, когда те подошли к ней, чтобы благословить на прощание.

* * *

Она продолжила посещать мессу, но в условиях величайшей секретности.

– Я скорее буду жить под страхом измены и наказания, чем лишусь утешения, которое дает мне моя вера, – сказала Мария отцу Холлу.

Мессу служили в ее личных покоях в присутствии самых доверенных людей, так как Мария практически не сомневалась, что среди ее домочадцев наверняка есть шпионы.

В начале сентября к Марии, недавно вернувшейся в Хансдон, приехал с визитом из Хэдхэма Николас Ридли, протестантский епископ Лондонский. Несмотря на диаметрально противоположные взгляды на вопросы веры и излишний религиозный пыл епископа, Мария высоко ценила его за искренность, а потому приветствовала гостя в самой любезной манере, памятуя о том, как он был добр к ней, когда умирал ее отец.

Устроившись перед камином, они завели дружескую беседу на общие темы, а затем Ридли предложил свои услуги для духовного окормления домочадцев Марии, обещав в следующее воскресенье приехать в Хансдон и прочитать проповедь.

– Я могу также привезти вашему высочеству кое-какие книги и религиозные трактаты, – сказал он.

Перед епископом определенно поставили задачу обратить Марию в протестантизм, и она была глубоко разочарована.

– Я не стану посещать протестантское богослужение! – отрезала она.

– Мадам, уверен, что вы не станете отвергать слово Божье, – попытался урезонить ее Ридли.

– Я не знаю, что вы называете словом Божьим, – вспыхнула Мария. – Слово Божье стало совсем не тем, каким оно было во времена моего отца.

– Испокон веков слово Божье оставалось неизменным, но в одни времена его понимали и трактовали лучше, чем в иные, – парировал епископ.

– Если бы мой отец был жив, вы не осмелились вести подобные речи! – возмутилась Мария. – Ну а что касается ваших книг, то я, хвала Господу, не читала ни одной из них. Не читала и не собираюсь читать! – Мария встала, давая понять, что визит окончен, и, уже прощаясь с Ридли, добавила: – Милорд, я признательна вам за визит, но не за ваше предложение окормлять меня и моих домочадцев.

* * *

Шейфве выразил официальный протест против недавних действий Совета в отношении Марии, однако советники ответили, что король настаивает на неукоснительном соблюдении своих законов и ни для кого, даже для своей сестры и наследницы, не намерен делать исключение.

Проходили недели, и Мария поняла, что Совет каким-то чудесным образом оказался не в курсе того, что происходит в ее доме. А если советники что-то такое и знали, то не предпринимали никаких шагов для пресечения крамолы. В глубине души Мария не сомневалась, что им известно о тайных мессах, проводимых для узкого круга лиц, и у нее, естественно, возникал вопрос: вызвано ли это боязнью расправы со стороны императора? Несмотря на масштаб военных расходов Карла, в его распоряжении по-прежнему имелось больше ресурсов, чем у Англии, и при возникновении провокации он мог легко сместить направление удара с Франции на Англию. Мария надеялась, что было принято негласное решение считать, будто она соблюдает закон.

Узнав, что осенью Уорику был присвоен титул герцога Нортумберленда, Мария лишь презрительно фыркнула, ибо он, безусловно, был этого недостоин. И одновременно маркизу Дорсету пожаловали титул герцога Саффолка, и, таким образом, Фрэнсис, кузина Марии, стала герцогиней; несколько лордов получили пэрство. Мария подозревала, что Нортумберленд, пользуясь близостью к королю, усиливал свое влияние на него.

В октябре стало известно, что Сомерсета снова посадили в Тауэр по обвинению в измене и заговоре, после чего у Марии невольно возник вопрос: не участвовал ли он в интригах с целью сместить новоиспеченного герцога Нортумберленда. Старинной подруге Марии, герцогине Сомерсет, теперь уже не пыжившейся от гордости, разрешили присоединиться к мужу. Мария понимала, что на благополучный исход дела рассчитывать не приходится, и почти сочувствовала свергнутому герцогу.

Тем временем королевский двор готовился к государственному визиту королевы-регента Шотландии. Марию пригласили на официальный прием, однако она сочла за благо отказаться под предлогом нездоровья. С глаз долой – из сердца вон! Во избежание дальнейшего давления на нее в вопросах религии и от греха подальше.

А потом Мария узнала, что ее молодая кузина леди Джейн Грей будет присутствовать на приеме вместе с родителями. Мария вспомнила эту худенькую, невзрачную девушку в унылых платьях и, поддавшись порыву, отправила ей по такому случаю роскошное платье из золотой парчи и бархата с отделкой из тончайшего кружева с золотыми нитями. Уже позже от своих друзей при дворе она узнала, что Джейн выглядела весьма привлекательно в подаренном платье. Елизавета же явилась в строгом черном наряде. Мария живо представила себе, какой фурор произвела ее рыжеволосая сестра, которая наверняка выглядела потрясающе, как, впрочем, и было задумано. Господи помилуй, она становилась все больше похожа на свою мать!

В декабре Сомерсета судили в Вестминстер-холле, приговорив к смертной казни. Приговор вызвал массовые народные протесты, поскольку Сомерсет пользовался популярностью у простого народа. В ответ Нортумберленд устроил в Гайд-парке большой сбор латников. Это стало демонстрацией силы, направленной на то, чтобы предостеречь людей от попытки провоцировать тех, кто не чета им. Мария радовалась, что сидела в сельской глуши и все прошло мимо нее. Она жалела Сомерсета, и, хотя никогда не была о нем высокого мнения, он определенно казался ей меньшим злом, чем Нортумберленд.

Мария получила письмо от императора, который укорял ее