Прекрасные маленькие глупышки - Оливия Хоррокс

случилось, у меня все хорошо, у меня все будет хорошо. Я села на большую кровать, и рука застыла в нерешительности над телефоном. Набравшись мужества, я сняла трубку и попросила оператора соединить меня с резиденцией Тремейнов в Челси. Александр ответил после первого же гудка.

— Я только что вернулась, — прошептала я. — Понимаю, что уже слишком поздно. Просто подумала, что нужно позвонить и сообщить тебе. — Накручивая провод на палец, я с тревогой ожидала ответа.

— Я сейчас приеду. Встречай меня в вестибюле через двадцать минут, — сказал Александр и прервал звонок.

Я положила телефонную трубку, терзаемая беспокойством. Из столь краткого разговора было невозможно понять его намерения. Минуты медленно тянулись, и я расхаживала по комнате, гадая, о чем таком он хотел поговорить, что не могло подождать до утра. Прождав пятнадцать минут, я в нетерпении накинула пальто на свое красивое платье с колибри и спустилась в вестибюль. И как раз в эту минуту увидела Александра, который проходил через вращающиеся двери, всматриваясь в лица задержавшихся постояльцев отеля. Наконец его глаза встретились с моими, и он, с облегчением вздохнув, заторопился ко мне по мраморному полу.

— Как прошла выставка? Надеюсь, ты не слишком устала? — спросил Александр, нервно потирая затылок и с тревогой глядя на меня.

— Все было чудесно, — выдохнула я. — Я вымоталась, но при всем желании не смогла бы уснуть. Мне все еще кажется, будто я парю. — Я обвела взглядом вестибюль, в котором даже в этот поздний час было оживленно. — Ты не хочешь прогуляться?

— Да, давай уйдем отсюда, — согласился он.

Мы вышли в морозную ночь, и я засунула руки поглубже в карманы пальто.

Какое-то время мы шли бок о бок в молчании. Нас разделяли всего несколько дюймов, но казалось, будто между нами пролегла широкая долина. Меня одолевало желание протянуть руку и сплести наши пальцы, но я сильнее сжимала в карманах кулаки. Покосившись на Александра, я поймала на себе его взгляд. Он нервно улыбнулся и отвел глаза. Я никогда еще не видела, чтобы он так нервничал, и это состояние, похоже, передавалось и мне.

Мы добрались до Сент-Джеймсского парка — уютного зеленого пространства с большим озером в центре. Ворота были заперты, но Александр, оглядевшись, перепрыгнул через ограду и подал мне руку. Перебраться через забор в длинном вечернем платье — задача не из легких, но я постаралась проделать это по возможности грациозно. Обычно парк наполнен людьми, но поздней ночью, когда ворота заперты, он был погружен в тишину и покой. Не встретив ни одной живой души, мы остановились на мостике, чтобы полюбоваться видом. Неподвижная вода напоминала чернильную лужу, луна и звезды отражались в ее стеклянной поверхности. Тусклые оранжевые фонари излучали размытое сияние, и иней на траве мерцал в их неуверенном свете. Александр облокотился на перила и глядел вниз, на наше отражение в воде, окруженное звездами.

— Я мог бы гулять с тобой в этой тишине всю ночь, — произнес он наконец. — Но я не поэтому попросил тебя о встрече.

— А почему? — спросила я, поплотнее запахивая пальто, чтобы укрыться от пронизывающего холода.

— Я хотел извиниться за все, что случилось этим летом, — ответил он. — Я вел себя неподобающим образом. А то, как мы расстались, камнем лежало на моей душе все прошедшие месяцы.

Я кивнула, в горле образовался комок, и слезы защипали глаза при воспоминании о тех ужасных вещах, которые мы наговорили друг другу на той вечеринке. Александр смотрел на меня с несчастным видом, а я отчаянно пыталась не расплакаться.

— О Берди, пожалуйста, не плачь! — нежно произнес он и принялся рыться в карманах в поисках носового платка. — Похоже, я не очень удачно извиняюсь…

Он хотел промокнуть мне глаза, но затем, опомнившись, подал платок. Я с яростью вытерла щеки, выпрямилась во весь рост и резко сказала:

— Александр, если ты вытащил меня в середине ночи, чтобы извиняться за какие-то прошлые прегрешения, то можешь считать, что прощен. Просто… забудь об этом.

— Но я хотел бы кое-что объяснить… — начал он, однако я перебила:

— Если ты решил продать Эбботсвуд, то это не мое дело. Решать тебе и твоей невесте.

— Берди, подожди… — снова попытался он, но я продолжила:

— Я говорила сегодня с Генри, и он посоветовал нам с тобой помириться. Я согласна, что так будет лучше, поскольку планирую остаться в Школе Святой Агнессы. Итак, если ты хочешь…

— Берди! — Он вздохнул и прикрыл глаза, его длинные густые ресницы отбрасывали тень на скулы. — Умоляю тебя, в кои-то веки, хотя бы единственный раз сделай то, о чем я прошу: выслушай меня.

— О! — воскликнула я, слегка уязвленная тем, что он прервал меня. — Ну ладно, продолжай.

— Родители Эвелин и мои были друзьями в течение многих лет. Не знаю, когда именно они задумали наш с Эвелин брак, но подозреваю, что я тогда еще не умел ходить. Родители смотрели на это как на обычное деловое соглашение, которое принесет благо обеим семьям. Бродвики очень богаты, но отец Эвелин всего лишь барон. Мой отец — граф, однако наше имение пришло в упадок в тяжелые времена. Вот почему союз двух семей был обоюдовыгоден. Моя семья и община, которую мы поддерживаем, всегда имели для меня первостепенное значение. Поэтому я согласился на брак, повинуясь воле родителей. Я считал это своим долгом по отношению к семье и Эбботсвуду и намеревался с честью выполнить его. — Александр умолк, помрачнев. — Можешь себе представить, в какой ужас я пришел, когда узнал, что Эвелин вовсе не намерена помогать мне с Эбботсвудом, а, напротив, запланировала продать землю и жить со мной и со своей семьей в Сассексе. Я должен поблагодарить тебя за то, что узнал об этом.

— Но ты все-таки это сделал, — мрачно заметила я, глядя себе под ноги. — Ты сделал ей предложение, и вы продали поместье. Я видела статью в газете.

— Скажи, Берди, а ты прочла статью полностью? — спросил он, и я помотала головой. Он осторожно приподнял рукой мой подбородок, чтобы я встретилась с ним взглядом. — Да, мы продали поместье. Но не так, как планировала Эвелин. Я давно обдумывал эту идею, и в итоге мы заключили сделку с Национальным фондом[27], который гарантировал, что моя семья может оставаться в доме своих предков. Фонд взял на себя содержание и ремонт имения, позволив нам жить там и предоставив мне право заботиться о наших арендаторах. А взамен территория и дом открыты теперь для публики пять дней в неделю.

— Но я полагала, ты терпеть не можешь, когда по дому бродят посетители, — заметила я, вспомнив, как он сетовал