Прекрасные маленькие глупышки - Оливия Хоррокс

— Берди… — Мое имя звучало в его устах как молитва. — Мне не следовало так говорить с тобой. Я был пьян и зол и считал, что ты влюблена в моего брата, хотя это и не оправдывает мое поведение. Я подумал тогда, что, возможно, мне будет лучше без тебя. Но если раньше я воспринимал свою жизнь как пытку, то дальнейшее мое существование — без тебя — превратилось в один сплошной кошмар. Я всегда ставил обязательства выше своих чувств, и это дорого мне обошлось. Больше я не хочу так поступать: пришло время поставить на первое место свое сердце.

На лбу у Александра обозначилась морщинка, и он потер усталые глаза. Я боролась с желанием прикоснуться к его щеке, погладить его лицо, чтобы эти беспокойные морщинки исчезли с него.

— А с тем, чего хочет твое сердце, ты разобрался? — прошептала я, глядя на его отражение в зеркальной поверхности озера.

— У меня никогда не возникало никаких сомнений относительно того, чего хочет мое сердце. — Александр искоса посмотрел на меня, и мой пульс участился. — Я был дураком, когда позволил тебе так легко ускользнуть, Берди. То ли слишком слепым, чтобы заметить, как сильно в тебя влюблен, то ли слишком глупым, чтобы что-нибудь предпринять.

Его взгляд притягивал как магнит. Он ждал моего ответа. Но я в кои-то веки не могла произнести ни слова, и он продолжил:

— Вот почему я здесь. Я пришел сказать, что влюблен в тебя. — Александр выдохнул, и мышцы на его лице немного расслабились. — Ну, вот я сделал это. Я влюблен в тебя, Берди, безумно влюблен. Когда я встретил тебя в первый раз, то почувствовал, что мои глаза впервые открылись, и не мог наглядеться. Все казалось таким волнующим, когда мы были вместе. Ты так легко наполнила мою жизнь светом, словно провела своей кистью по полотну. Ты помогла мне вновь обрести любовь к музыке. Ты заставила меня смеяться, как я не смеялся с детства. Ты остроумная, красивая и страстная, и мои брат с сестрой обожают тебя. Как я мог когда-то подумать, что ты не вписываешься в мою жизнь! Ты и есть моя жизнь, Берди, без тебя она не имеет смысла.

Неужели это окажется жестоким сном? Может, у меня бред от переутомления? Я тихонько ущипнула себя за ногу, чтобы посмотреть, не проснусь ли. Но нет, мы по-прежнему находились в парке, и теперь у меня болела нога. Александр с тревогой глядел на меня в ожидании ответа. Но кровь так сильно шумела в ушах, что я не слышала своих мыслей.

— Когда мы поцеловались в Лондоне, я подумал, что у нас все изменится… — продолжил он. — Наконец-то я получил подтверждение, что ты питаешь ко мне такие же чувства, как и я к тебе. Во всяком случае, так мне казалось. Я был готов рассказать тебе все и объяснить сложную ситуацию, в которую попал из-за неизбежной помолвки с Эвелин. Хотел заверить, что все это не имеет значения. Я сбежал бы с тобой в ту же минуту, если бы ты попросила. Но когда ты назвала наш поцелуй пьяной ошибкой, я почувствовал, что все мои мечты рухнули.

— Жаль, что я не знала, — грустно проговорила я, вновь обретя дар речи. — Я поделилась с Ниной тем, что мы целовались, и в итоге поссорилась с ней из-за этого. Она твердила, что ты меня используешь, что все только и судачат о том, какой ты ловелас. Я запаниковала и решила, что она права. Думала, ты собираешься поволочиться за мной и бросить. Несмотря на благие намерения, я влюбилась в тебя по уши и чувствовала себя законченной дурой.

Он вздохнул, опустив глаза.

— Возможно, мне не следовало сдаваться. Но побег в любом случае стал бы трусливым поступком. Нельзя было просто откреститься от проблем моей семьи. К тому же я никогда не простил бы себе, если бы увез тебя из Корнуолла, от твоей живописи. — Он пронзил меня взглядом. — Значит, ты тоже была в меня влюблена?

— Конечно! — радостно подтвердила я. Какое облегчение — наконец признаться в этом! — Мое сердце бьется как бешеное, когда я рядом с тобой. Мне кажется, я знаю тебя всю жизнь. Но каждый раз, как вижу, ощущаю такое волнение, будто влюбляюсь заново. Хотя не заблуждайся, я все еще считаю тебя заносчивым, самодовольным и…

— Какое объяснение в любви! — перебил он с усмешкой.

— …и совершенно невыносимым! — завершила я, и он из приличия прикинулся смущенным. — Но ты также добрый, самоотверженный и нежный. Ты вдохновил меня на мою работу и заставил взглянуть на мир по-другому… А когда ты ушел, мое искусство пострадало так же, как я.

— Я хочу, чтобы ты никогда больше не страдала, — пылко произнес он и взял в ладони мое лицо. — Я не знаю, изменились ли твои чувства. Но, надеюсь, ты понимаешь: я не допущу, чтобы ты оставила ради меня живопись. Ты нужна мне такая как есть, без всяких компромиссов.

— И это твое истинное желание? — тихо спросила я.

— Несомненно, — произнес он с нежностью.

— Тогда это хорошее желание. Я рада, что в моих силах помочь ему исполниться.

Я дотронулась ладонью до его груди и ощутила, как неистово забилось его сердце. Он расстегнул свое пальто и притянул меня к себе, укутав в длинные полы. Знакомый кедровый аромат его одеколона наполнил меня и успокоил, я положила голову ему на грудь и прислушалась к стуку его сердца — бьющегося в унисон с моим.

— Можно ли мне теперь поцеловать тебя? — прошептал Александр, и его дыхание защекотало мое ухо.

Я обвила руками его шею и притянула к себе. Он наклонил голову, и наши губы слились. Этот поцелуй словно долгожданный ливень после засухи. Я чувствовала, как холод покидает меня. Александр обнял меня за талию, и я прижалась к нему еще крепче, словно пытаясь наверстать потерянное время. Этот поцелуй был рожден из несбыточных мечтаний и брошенных украдкой взглядов, из сокровенных встреч в садах, залитых светом свечей, на танцплощадках и у потайного озера. Этот поцелуй подтверждал, что мы принадлежим друг другу. Этот поцелуй стал нашим обетом.

Эпилог

Корнуолл

Лето 1933 года

Июнь подарил Корнуоллу еще один знойный день. Третью неделю непрерывно светило солнце. Взяв в руки свой альбом, я принялась обмахиваться им. В «Болстерз букс» в эти дни было безлюдно: никто