Ярослав и Анастасия - Олег Игоревич Яковлев

углу, с хоросами на потолке. Лавки крыты были ромейским бархатом, сама хозяйка, бросив шубу холопкам, осталась в роскошном платье доброго сукна с широкими рукавами, под которыми виднелись узкие рукава нижней камизы[226], изукрашенные серебряным узорочьем. Словно ждала она Кормилитича.

Пока голодный с дороги Володислав вкушал курник, она сидела напротив, уперев кулачок в щёку, улыбалась лукаво, щеря редкие зубы.

Поев, Кормилитич вскочил с лавки и отвесил ей поясной поклон.

– Спаси Бог тебя, хозяюшка добрая! – молвил, вытирая руки поданным холопкой рушником.

– Чего соскочил, гость дорогой?! – усмехнулась вдовица. – Сей же часец щи горячие велю подать, а потом гусятины отведаешь. И каши пшена сорочинского.

– Да я… Ну, добре, – снова присел Кормилитич за стол.

– Трапезы у меня долгие и сытные. Отец мой на всю Русь хлебосольством славился. Так что уважь вдову, не откажи. Я слыхала, в Галиче ты был? Как тамо ныне? – стала допытываться Звонимира.

– Да вроде всё, как прежде. У брата гостил я. Брат хоромы строить надумал, на Подоле. Служит у князя, порученья разные исполняет.

– Енто который брат? Яволод?

Володислав кивнул.

– А третий ваш братец, как его… Запамятовала. Вовсе плоха на голову стала…

– Ярополк. Он такожде в Галиче, в дружине княжеской.

– Яволод-то, слышно, уж и ожениться успел. Отстал ты чегой-то от молодшего брата. – Вдова лукаво улыбнулась.

Намёк тонкий Володислав понял, но виду не подал. Звонимира стала расспрашивать, какие одежды носят сейчас в Галиче боярыни и их дочери, Володислав силился вспомнить, что успел узреть, но, окромя парчового платья Болеславы, ничего на ум не приходило.

– Чешской королеве Адельгейде стараются ныне галичанки подражать, – объяснила незадачливому собеседнику вдова. – Вот погляди, я в чём пред тобой сижу. Се камиза именуется, се сюрко. Нынче, слыхала такожде, поверх платов шапочки парчовые жёнки носить стали, с опушкою меховой. И сапожки с каблучками, ранее в таких токмо мужи хаживали. Мне б тож одеться тако, покрасоваться хотелось пред людьми, да куда уж, вдова ить есмь…

Опять сквозил в словах её прозрачный намёк. И Володислав наконец решился. Выхлебав щи, разгладил он усы и молвил прямо:

– А что, соседушка? Хозяйство у тя справное, и сама ты сверкаешь, яко самоцвет заморский. И я вот, один тут. Дак, может… Вышла б ты за меня? Вдвоём-то всяко жить веселей!

Он заметил, как вспыхнули радостно синие глаза вдовицы, и понял, что попал, куда надо, что эту трудную схватку он выиграет.

Ответила Звонимира, что подумает и ответ в скором времени непременно даст. А пока просит она гостя продолжить трапезу и после проследовать в отведённый ему покой. С дороги надобно ему как следует отдохнуть и выспаться.

…Она явилась к нему ночью, полная огня, он неумело сорвал с неё ночную сорочку, сделал дело своё торопливо и быстро, потом, чуть отдохнув, снова сотворил грех. Вдова лежала довольная, улыбка сияла на морщинистом лице. Проведя острым ногтем по его щеке, она промолвила:

– Вот тебе и ответ мой. Тянуть не станем. Нынче же за попом пошлю. Обвенчает нас.

Она заснула и громко сопела у Володислава под ухом. А он лежал с широко раскрытыми глазами, смотрел в темноту и видел… Болеславу в парчовом платье, строгую, с личиком, исполненным презрения, и слышал насмешливое, грубое, обидное до боли телесной: «Байстрюк!»

Глава 79

На Галичину пришло лето. Зной кружил голову. Давно не было дождя, и сухие листья на деревах свернулись в трубочки, будто в свитки. Клубилась на шляхах белая пыль, залепляла глаза и рот, неприятно скрипела на зубах. Обычно на Галичине лета бывали влажные, а чтоб дождинки не пролилось чуть ли не за целый месяц – такого даже и старожилы не могли припомнить.

Понятно, что когда наконец обложили небо чёрные тучи, молонья сверкнула, гром загремел и грянул над стольным городом ливень, встретили его галичане с радостью. Зашумела весело квелая Луква, забарабанили тяжёлые капли в наличники и слюдяные стёкла княжеских хором, полилась водица по деревянным водоводам со скатных крыш.

Ярослав только-только вернулся из поездки по полуденной части своих владений. Побывал в Ушице, в Онуте, на быстрых стругах спустился к Днестровскому устью в Белгород, полюбовался синими водами Чермного моря. Избигнев и Семьюнко, старые товарищи, всюду сопровождали князя.

Морем добрались они до Дунайского гирла, охотились, стреляли в заводях диких уток, учинили гон за диким вепрем. Окружили его, дружно ударили копьями, а после славно трапезничали всю ночь напролёт у костра.

Поплыли далее вверх по Дунаю, в такт слаженно работая вёслами. Пот заливал Ярославу лицо, от непривычной работы ломило спину, но, стиснув зубы, он держался, стараясь не отстать от молодых отроков и гридней. Избигнев – тот долго грести не мог, сразу начинали сильно ныть старые раны. Ложился он на дно струга или уходил, корчась от боли, в ладейную избу. Красная Лисица – тот, как и прежде, был ловок и сноровист. С годами он даже и станом не отяжелел, не окрупнел, был, как в молодости, сух и тонок. Бороду он после давешних событий брил, отчего выглядел много моложе своих лет.

Иногда из степи вырывались встречь им конные половецкие разъезды-ертаулы. Степняки останавливались у брега, провожая галицкую дружину долгими и пристальными взглядами.

Однажды, когда учинили галичане привал и разожгли на холме над рекой костры, подлетел к их стану половец на низкорослом мохноногом коньке.

– Каназ Ярицлейв! – выкрикнул он. – Хан Башкорд кличет тебя. Приезжай, гостем будешь.

Пришлось Ярославу, хоть и опасно было, принять приглашение хана. Оказалось, Башкорд в этот год зимовал в Добрудже и теперь возвращался в Кодымскую степь. Всё такой же статный, могучий в плечах, мало изменившийся за последние годы, властный и мужественный, принимал он князя в своём шатре. Они пили кислый кумыс и говорили между собой, как родичи.

– Становлюсь стар, – жаловался Башкорд. – Сабля слабеет в руке. Ныне пришло время молодых. В приднепровских степях собирает кипчаков Кобяк, сын Карлыя. Я знал его отца, он был храбрый воин, но плохой полководец. Тогда, на Угле-реке, вы, урусы, нас победили. Тебя, каназ, тогда не было. Но ты посылал в подмогу киевскому каназу свой полк. С каназом Святоплуком. Святоплук – добрый, хороший воин. Батыр, настоящий батыр. Не одна девка в степи вздыхает по нему. Но он – мой враг! Тщу себя надеждой повстречаться с каназом Святоплуком в бою и победить его!

Хан вспоминал свой плен, стискивал кулаки, клялся отомстить. Но к Ярославу он вражды и ненависти не питал, наоборот, говорил, что благодарен ему, ибо не отдал тогда