Семиречье в огне - Зеин Жунусбекович Шашкин

протянул руку, схватил табурет за нож­ку и швырнул его в Фальковского. Тот дернулся в сто­рону, и табурет грохнулся о стену. Распахнув дверь, вбе­жали охранники.

— Увести! Посадить в одиночную камеру, не выпус­кать никуда!—приказал Фальковский.

Бокина взяли под руки, увели.

Фальковский посмотрел вокруг себя с беспокойством. «Узнал. Он должен умереть раньше, чем сумеет сказать кому-либо, что знает меня. Тут легко допустить непопра­вимую ошибку, во этого не будет. Теперь ясно — от Бо­кина ничего не добьешься». И Фальковский крикнул в дверь:

— Вызвать свидетелей!

* * *

В коридоре было несколько человек, вызванных сви­детелями. Возле стены стояла женщина, одетая вся в черное. Увидев Токаша, она метнулась тенью и остано­вилась перед ним — глаза выпученные, губы дрожат. То­каш с трудом узнал ее.

— Что я сделала тебе плохого, зачем ты принес мне такое несчастье? — жестко не своим голосом спросила Бикен.— Разве я виновата, что так полюбила тебя?

Охранники подталкивали Токаша, и надо было идти. Да и что мог сказать он Бикен?

— Молчишь, отворачиваешься? — Бикен шла рядом, заглядывая Токашу в лицо. — Ты нанес мне незаживаю­щую рану, ты убил моего отца. Но и я тебе отомстила. Я убила Айгуль, задушила вот этими руками! — она по­казала скрюченные пальцы. — Тебе тоже будет смерть. Я похороню собственными руками, не позволю никому прикоснуться...

Токаш вздрогнул, остановился. От черной одежды Бикен, от ее искаженного лица веяло едва уловимым запахом тлена.

— Она сумасшедшая,— сказал кто-то в коридоре,— Зачем вызывать такую...

«Неужели она убила Айгуль? — думал Токаш, выхо­дя на улицу, — нет, это неправда. Да, она сошла с ума».

* * *

Прокурор предупредил Фальковского, чтобы он по­торопился. Вечером будет заседание президиума испол­кома, к этому времени весь материал по делу Бокина должен быть готов.

Фальковский, по совету Какенова, вызвал Махмута. Махмут вошел в кабинет, не поднимая глаз. Он смотрел на ковер под ногами. То был старый ковер с вытершим­ся ворсом; много людей ходило по нему, много тайн осталось в этом доме...

— Махмут, ты вышел из бедняков,— сказал ему Фальковский,— ты надежный человек и можешь по­лучить хорошую должность, я поговорю в облиспол­коме.

— Правильно, — пробормотал Махмут, сам не зная, к чему это.

— Я тебя вызвал вот по какому делу: ты, конечно, помнишь то заявление, которое подписал сам.

Махмут кивнул: он подписывал много бумаг, мог подписать и еще одно заявление.

— Подтвердишь его на очной ставке с Бокиным.

Вот уж этого никак не хотелось Махмуту. Зачем встречаться с Токашем? Махмут не сможет взглянуть ему прямо в глаза.

Он не успел открыть рта, Фальковский грозно напом­нил:

— Иначе ты выложишь золото, и все узнают о твоих прошлых делах.

Махмут опустил голову, сказал с обидой:

— Ты же говорил, что заявление нужно лишь для суда и меня вызывать туда не будут.

— Несчастный трус! — брезгливо бросил Фальков­ский.

Неожиданно пришел сам прокурор — вероятно, ему не давало покоя «дело Бокина». Это был пожилой че­ловек, с суровым лицом, всегда недовольный чем-то.

Фальковский вытянулся перед ним в струнку; сделав поклон головой, приступил к докладу. Он показал це­лый ворох бумаг.

— Вот сколько жалоб и заявлений! Разве можно по­ думать, что все они написаны одним человеком! Из этих вырванных бород можно связать шарф, ха-ха! Ненави­ дел бороды, как Петр первый... А податель вот этого за­явления сидит перед вами,—Фальковский показал про­ курору одну из бумаг.

На лбу у Махмута выступил холодный пот.

Прокурор прочитал заявление Махмута, написанное почему-то красными чернилами, подумал и сказал:

— Надо вызвать Бокина. '

Фальковскому этого не хотелось делать при прокуро­ ре— он боялся Бокина. Но он с готовностью отдал рас­поряжение, и вскоре два красноармейца ввели Бокина. Махмут, заметив печальные глаза Токаша, отвернулся. Бокина он считал раньше другом. Как же теперь гово­рить против него? О, аллах!..

Токаша посадили так, что он оказался за спиной Махмута. Махмут чувствовал его горящий взгляд —да­же затылку стало жарко.

Прокурор начал с прямого вопроса:

— Бокин, вы Махмута знаете?

— Знаю. Еше как знаю! Даже бывали заодно...

Махмут задрожал. Ой-бой! Лучше бы отпирался, говорил, что не знает, тогда, может быть, и выкрутил­ся бы...

— Это правда, что вы говорили Махмуту: возьмем власть в свои руки, создадим свое государство. И при­ зывали активно помогать достижению этой цели.

Тишина. Было слышно как жужжит и бьется об окон­ ное стекло оса. Токаш дохнул в затылок Махмута.

— Правда.

Боже ты мой! Что он говорит? Сам себе роет яму... Махмут чуть не выкрикнул: «Ложь» и даже повернулся к Токашу.

— Что вы сказали, Бокин? — прокурор, кажется, встревожился: такой ответ осложнял дело. Фальковский не зря настойчиво добивался ареста Бокина. Сегодня в исполкоме прокурор по-существу признал свою ошибку, сказав, что поступил необдуманно и обещал сегодня же разобраться с делом, Бокин будет освобожден.

Зато Фальковский, чрезвычайно довольный, облег­ченно вздохнул и сел на свое место за письменным сто­лом. Он сказал:

— Да, действительно говорил...

— Нет, эго вы говорили недавно, — упираясь руками о стол, Фальковский поднялся, он смотрел не на Токаша, а на Махмута. — Вы открыто призывали к свержению советской власти.

Токаш рассмеялся, процедил сквозь зубы:

— Выходит, что я собирался свергнуть власть, в установлении которой сам же принимал участие? Смеш­но, не так ли, «ваше благородие»?

— Оставьте шутки. Вам сейчас докажут.

У Махмута замерло сердце, все нутро охватили ко­лики.

— Скажите, Махмут, вы Бокина знаете? — спросил прокурор.

— Знаю, — нерешительно ответил Махмут, поджимая живот. Он не знал, как вести себя, на чью сторону встать: намерения Фальковского были ясны, но настрое­ния прокурора он не разгадал.

— Действительно Бокин агитировал вас выступать против советской власти?

Напряжение достигло наивысшего предела. Махмут не смел взглянуть на Фальковского, боялся повернуться к Токашу. Что ответить? Откажись от своего заявле­ния — Фальковский завтра же расправится с ним — Мах­муту него в руках, Фальковский знает о том, что Махмут выдал Березовского.

Прокурор повторил вопрос, и теперь Махмут ясно различал, что в голосе его звучит ирония: прокурор сам не верит в это.

— Ложь, — сказал Махмут и впервые взглянул пря­ мо на Токаша — у того на щеках появился румянец, гу­бы улыбнулись.

Фальковский сердито пристукнул рукой по столу.

— Қто писал это заявление? Разве не твоя там под­пись?

— Кто писал заявление? — спросил прокурор.

- Я.

— Зачем писал