Человек, который любил детей - Кристина Стед

Хенни сквозь камыши доносились их голоса. Одна из девушек прыгнула с плота в воду. Мимо, вяло гребя веслами, проплывал на хлипкой лодке мужчина средних лет c лысиной на макушке в обрамлении рыжеватых волос. Два курсанта Военно-морской академии, зайдя в Спа-Крик на своем суденышке, пытались усмирить хлопающий на ветру парус. Хенни слышала, как грузчики в доме двигают что-то тяжелое. Потом раздался усталый голос мужа:

– Лулушка, сделай кофе!

Хенни обволакивали неприятные запахи мокрых водорослей, солоноватой воды и сырой земли под верандой: ночью шел дождь. Луи, притворяясь, будто не слышит просьбы Сэма, появилась из-за угла дома, вокруг которого она слонялась без дела, и привалилась к столбу веранды, увитому ползучими растениями. Покусывая травинку, она все время что-то гундосила себе под нос и теперь отчетливо пробубнила:

– О воды, воды! Они ползут на берег. А небеса клочкастые на землю сыплют чешую. И под их ширью до самого пасмурного горизонта певуче стонет залив. Мутная рябь мелководья, хмурое небо, ветер.

В этот самый момент Хенни очнулась от мрачного оцепенения и поняла, что происходит. И ее сердце разбилось. Разбилось раз и навсегда.

– Прекрати, прекрати нести чушь! – яростно вскричала она, до смерти напугав Луи. – В жизни не слышала столь тупоумной дряни. Иди сделай кофе. Жирная сонная овца! Тут дел невпроворот, а она столб веранды подпирает!

Луи, из деликатности стараясь ступать неслышно, исчезла в кухне, и вскоре до Хенни донесся ее голос:

– Пап, газ не зажигается. Ручку заклинило.

Грузчики, пыхтя от напряжения, перетаскивали в дом вещи. Луи вскоре вышла на веранду с чашкой чая для мачехи (кофе Хенни терпеть не могла).

– Мам, папа спрашивает, куда поставить твои вещи?

– Все равно куда. Хоть в сад сгрузите и подожгите. Ставьте куда хотите, – закончила она менее злобным тоном. – Разве это мой дом? Его выбрал твой отец. Делайте что хотите, а мне нужно одно – место, где можно прилечь. И кроватку малыша туда принесите. Передай ему, что я пальцем не пошевельну, чтобы привести в порядок этот вонючий барак. У животных клетки и то приличнее. Иди, не стой над душой.

Луи ничуть не обиделась, а более внимательно пригляделась к старому дому и заметила множество дефектов: болтающиеся шнуры на окнах, незадвигающиеся запоры, продавленные полы.

– Мама говорит, ставь все, куда хочешь, – сообщила она отцу.

Обрадованный Сэм тотчас же ликующе заулюлюкал и, свистом подозвав детей, стал выспрашивать про их предпочтения. Почти всем им угодить было не трудно.

2. Сэма отстранили от должности

Весь следующий месяц, до середины июля, в самый разгар пчелиного сезона, с шести утра до наступления темноты старый Спа-Хаус полнился криками мальчишек, свистом Сэма, ударами молотков, грохотом сдираемой деревянной обшивки и обваливающейся штукатурки. Сэм вместе с сыновьями демонтировал дом и собирал его по новому проекту. Он намеревался сам модернизировать систему отопления, убрать дымоходы и ванную комнату, установить душевую, сделать новые лестницы, укрепить деревянные перекрытия на ветхой веранде, заново остеклить разбитые окна, оштукатурить и покрасить стены, побелить потолки – в общем, отремонтировать все, что требовало ремонта. Сэм испытывал радость от масштабного проекта, который ему предстояло осуществить. «У меня тут собственный профсоюз, – говорил он домашним, – так что мне никто больше не нужен; нам не грозят забастовки и прочие проблемы, работать будем быстро».

– Ты ничего не платишь рабочим, – хмуро заметил Эрни. Он первым – после Хенни – осознал, что теперь они живут в стесненных обстоятельствах. Приработка он лишился, и поскольку (после первого визита, во время которого Хенни отсиживалась в своей комнате) балтиморские родственники все как один отдалились от них, мелких денег ему никто больше не дарил. Его богатый дедушка умер, а Хенни, еще больше ожесточившись, категорически запретила ему («что бы ни говорил твой отец») выполнять поручения хозяина продуктовой лавки, подрабатывать чистильщиком обуви или искать любые другие виды заработка, какие он только мог себе придумать. Хенни замкнулась в себе, отказываясь общаться с кем-либо из бедняков-соседей. С тех пор как рухнули ее надежды, у нее на многое открылись глаза. Она стыдилась буквально всего, особенно мужа, который целыми днями копошился в доме, на доме и вокруг дома, как обычный наемный рабочий. «Почему он не на работе?» – наверное, удивлялись соседи. А еще Хенни вдруг стала стыдиться того, что у нее так много детей. Ибо теперь, когда старик Кольер умер, а его состояние растаяло как дым, окружающие задавали ей простые житейские вопросы.

– Перспектив никаких, и здешний сброд думает, что я такая же, как они, – жаловалась Хенни своей подруге, старой деве мисс Оркни. – Мне стыдно из дома выходить со своим выводком. Будто я какая-то простолюдинка, служанка-ирландка. – Она была рада возможности прятаться от людей за зарослями дикорастущих кустарников и деревьев перед их домом.

В департаменте к Сэму относились с презрением. Ему выплачивали жалованье в течение трех месяцев, а потом временно отстранили от должности без сохранения денежного содержания. И хотя дело его еще находилось на рассмотрении в Комиссии по делам государственной службы, приятели предупреждали Сэма, что, скорее всего, его уволят, выставят на улицу без средств к существованию и лишат пенсии.

– Такого просто быть не может, – горячо уверял он. – Я ни в чем не виноват и не намерен воевать с ними их же оружием. Я не стану никого настраивать против себя, у меня и без того много недругов. И когда они видят, насколько я бескорыстный человек, это вызывает у них безумный гнев и зависть. Бездеятельность в этом вопросе принесет мне больше пользы, чем любые петиции и попытки заручиться поддержкой на взаимной основе. Меня обвиняют в том, что я рассчитываю на покровительство политических друзей старика Дэвида; да не будут такие слова когда-либо сказаны о представителях клана Поллитов! Если я поеду в Вашингтон, то только для того, чтобы встретиться с друзьями. А все эти интриги не стоят даже презрения такого человека, как я.

Хенни, по-прежнему не общавшаяся с Сэмом, слушала его рассуждения с ужасом. Она пребывала в полнейшем отчаянии, ничего не говорила, и ей казалось (теперь, когда радужная пелена окончательно спала с ее глаз), что она видит мужа впервые. Она вдруг осознала, что вышла замуж за ребенка, у которого был один-единственный талант – напускать на себя вид подкупающей беспомощности. Благодаря этой своей способности он завоевывал расположение добросердечных людей – безденежного Сола Пилгрима, разных старых социалистов, тоже небогатых, а в далеком прошлом таким же образом он добился благосклонности ее собственного отца.

– Может, привязать на шею камень и