Человек, который любил детей - Кристина Стед

и никто понятия не имел, на что же они живут. Сэм туманно намекал на какие-то «ежеквартальные чеки, что получает ваша мать», и заявлял, что «теперь Генриетта обязана помогать с оплатой расходов на содержание семьи». Дети, которым не раз приходилось слышать от Хенни, что «эти жалкие несколько долларов – все ее деньги», считали, что Сэм несправедлив, жаден и даже обкрадывает их мать. Они видели, что мама совсем обносилась, и не могли понять, почему отец перестал ходить на работу.

Когда прибывала утренняя почта, Сэм, сидя за завтраком с кислым лицом, показывал Эрни и Луи статьи, в которых его критиковали, и говорил:

– Вот, посмотрите, посмотрите, какие подлые бывают люди. Но вы не должны поддаваться ненависти. Учитесь проявлять понимание: кто все понимает, тот все прощает.

Но Луи и Эрнест в отчаянии кричали:

– Ответь на эти письма. Почему ты не хочешь написать ответ?

И тогда Сэм вдавался в пространные объяснения, пункт за пунктом отметая лживые обвинения и указывая, в чем состоит интерес каждого из его недругов.

– Пап, ты должен все это написать! Напиши все, что ты говоришь, и пошли в газету! – восклицала Луи, заламывая руки; от расстройства у нее даже щеки обвисали. – Пусть все знают!

– Пап, напиши в газету! – в отчаянии вторил ей Эрни, немало обеспокоенный собственными вычислениями («На что они живут?»). – Прошу тебя, напиши, пусть узнают! Если так легко доказать, что они все лгут, почему ты не хочешь это сделать?! Пап, напиши, прошу тебя!

Но Сэм качал головой со скорбным выражением на побледневшем лице и лишь смотрел на детей – сначала на Луи с Эрни, потом на остальных. И в его больших честных голубых глазах стояли слезы.

– Сейчас торжествуют силы зла. Дождемся, когда они обратятся в бегство, вот тогда мы их и уничтожим.

– Но как? Как именно?

– Кто ждет, тот дождется, – отвечал Сэм с мученической улыбкой на лице. – Не суетись, Лулу. Мы не должны воевать с врагом его же оружием.

– Пап, ты вообще не воюешь! – восклицала Луи. – Все, что ты нам объясняешь, можно изложить в письме и послать в газету. Ведь все, что о тебе пишут, публикуют во всех газетах, и люди в это верят. Не понимаю, почему ты не хочешь постоять за себя.

Все дети, конечно, были убеждены, что Сэм абсолютно невиновен, а он действительно был невинным простаком, ничего не смыслившим в людях, бизнесе и политике – доверчивым, тепличным ребенком, который зачем-то ввязался в игру взрослых.

С каждый днем дети – те из них, что, будучи достаточно взрослыми, сознавали всю тяжесть положения их семьи, как бы Сэм ни пытался их отвлекать поручениями и прожектами, – испытывали все большую тревогу. Откуда у них появятся средства на пропитание? На предприятии Кольера по торговле морепродуктами на Элисэнна-стрит планировались ремонтные работы и дополнительное строительство, значит, в ближайшие два года, если не дольше, Хенни не получит никаких дивидендов. Маме перестали отпускать в кредит одежду для них в магазине старика Дэвида, ее счет был закрыт. А Сэм уже разработал новый план: Луи должна бросить школу и стать его секретаршей (и посещать вечерние бизнес-курсы), а Леди-Малютка, отучившись на курсах по кулинарии и домоводству, тоже бросит школу в ближайшее время и станет заведовать на домашней кухне.

– Даже в самом худшем случае, – оживленно говорил Сэм, – Сэм Смелый выстоит. Вот увидите. Не падайте духом! Сэм Смелый не поддастся обстоятельствам. Пусть над нами летают силы зла, но, когда небо прояснится, Сэм Смелый запустит им вдогонку воздушного змея.

На протяжении всех летних каникул Хенни, плотно сжав губы, с решительным видом уходила по делам и отсутствовала долгие часы. Бедно одетая, она ездила в Балтимор к сестре Хасси или к дяде Арчи. Раз или два дядя Арчи давал ей деньги взаймы, которые она обещала вернуть из ожидаемых доходов, и в такие дни Сэм находил на своем столе небольшую сумму, а рядом записку: «Сэм Поллит, это на хозяйственные расходы» или «Сэм Поллит, купи себе новую рубашку».

Никто не знал, как им удавалось перебиваться, но когда начался учебный год, Луи пошла в школу в Аннаполисе в новой фланелевой блузке и старой поношенной юбке из сержа, которые ей передала Хасси, и в светло-коричневом пальто, подаренном тетушкой Джо. Она чувствовала себя довольно жалкой, но, придя в школу, увидела толпу девчонок; половина из них была похожа на щенят, запихнутых в завязанный мешок, в котором они возились и кувыркались. Даже глазом не моргнув, она обошла стороной миловидных нарядных девочек, тихо присоединилась к группе некрасивых, бедно одетых учениц и стала существовать в новой среде с флегматичной уверенностью в себе.

3. Мисс Эйден

В школе, куда пошла учиться Луи, было несколько новых учительниц, двое из них только что окончили университет. Из этих двоих одна – голубоглазая румяная брюнетка – ошеломляла своей яркой красотой; вторая – высокая, гибкая, с золотистыми волосами и бодрым звучным голосом – всегда приходила на занятия в красном полупальто свободного кроя. Была еще одна учительница, тоже новенькая, но далеко не столь эффектная, как эти две ее коллеги. Волосы у нее были тусклые, с лица не сходило тревожное выражение, одевалась она в коричнево-серых тонах, уверенностью в себе не отличалась и вечно плакала, если ученицы поднимали шум. Впечатлительные девочки тотчас же разделились на два лагеря – поклонниц мисс Красавицы (мисс Белмор) и поклонниц мисс Красное пальто (мисс Эйден). И все, за исключением нескольких робких невзрачных душ, из кожи вон лезли, чтобы усложнить жизнь мисс Зануды (мисс Парамор). Луиза, плохо учившаяся в начальных, а также в седьмом и восьмом классах, буквально в первые дни учебы в новой школе обнаружила в себе и продемонстрировала блестящие способности. Несколько девочек объявили себя подругами Луизы Поллит и добивались ее общества. Стоило Луизе открыть рот, как мисс Эйден награждала ее бесподобно прелестной и понимающей улыбкой. И стоило мисс Эйден, или мисс Парамор, или мисс Белмор появиться, спеша на уроки по усыпанным листьями дорожкам, как девочки тут же прыскали со смеху и в головы им лезли тысячи намеков, шуток и цитат. За несколько дней все одноклассницы выросли из своих платьев (во всяком случае, это выглядело именно так) и сами собой разделись на группы единомышленников: одни были откровенны в своих высказываниях, но воздерживались от гадостей; другие хихикали над непристойными шутками и думали о мальчиках; третьи до посинения обсуждали то, о чем писали газеты; у ветрениц на уме были одни