Калейдоскоп, или Наперегонки с самим собой - Лев Юрьевич Альтмарк

Яшка не знал, как ответить, потому что совершенно не ожидал такого поворота. Хотя Вовка, по всей видимости, и не нуждался в ответе. Они лишь молча сидели друг против друга, и было слышно, как потрескивают и жужжат пыльные лампы дневного света на потолке.

– Давай лучше водку пить, – вздохнул Вовка и залпом выпил свой стакан. – Не хочу больше беспредметных разговоров. Вся эта болтовня уже давно сидит в печёнках… Но куда, чёрт возьми, деться от неё, ведь никто пока не придумал, как выбираться из этого болота!

– Расскажи лучше о театре, – попросил Яшка, надеясь, что Вовка выговорился, и дальше разговор будет не таким тягостным, – или о живописи. Ты же приглашал посмотреть свои последние работы. Честное слово, это интересней.

– И то верно, – Вовка встрепенулся, встал с корточек и полез копаться на стеллажах. – Кстати, совсем из головы вылетело: у меня же к тебе деловое предложение было.

Вытаскиваемые холсты он расставлял вдоль стены, а некоторые клал на пол, чтобы Яшка смотрел на них сверху. В основном это были столь нелюбимые им когда-то пейзажи, незамысловатые и скупые по исполнению, абсолютно нехарактерные для прежней Вовкиной манеры. Почти везде были изображены белокаменные часовенки и деревенские церквушки в обрамлении неяркой среднерусской природы, но людей, как ни странно, на пейзажах не было. Конечно, пейзаж вовсе не предназначен для изображения человека, но тут, как Яшке показалось, Вовка намеренно уходил от малейшего упоминания о нём. Многие работы были незакончены, но и законченные были какими-то пустыми и холодными. Яшка не особо искушён в живописи, но сразу понял, что ничего выдающегося в пейзажах нет, и, если бы не близкое знакомство с автором, не стал бы их разглядывать вовсе. Однако обижать автора не хотелось, и он выдавил пару дежурных похвал. Естественно, провести Вовку не удалось. Он был готов к такой реакции:

– Не ври! Ты отлично видишь, что это чушь собачья! Так может рисовать любой мой студиец, и не нужно здесь искать никакого подтекста, тем более – смысла. Это откровенная поточная халтура и, представь себе, даже планировалась быть халтурой! Ни больше, ни меньше.

– Зачем тебе она? – удивился Яшка. – Ты же в состоянии писать лучше… Или таким образом протестуешь против своего ненавистного существования?

– Глупости! Какое я имею право протестовать? Что я могу предложить взамен?

Яшка внимательно смотрел на Вовку, но его лицо оставалось невозмутимым.

– Для чего же ты это тиражируешь?

Вовка минуту разглядывал его, словно оценивал, стоит ли разглашать военные тайны, потом хитро прищурился и поднял палец кверху:

– Как раз об этом я и собирался с тобой поговорить.

– О халтуре?! – окончательно опешил Яшка.

– Именно о ней, родимой! – Вовка ухмыльнулся и посмотрел на него как на несмышлёного ребёнка. А может, просто радовался, что так быстро закончился разговор о судьбах России и художественных достоинствах его сегодняшней мазни. – Отъезжающие с удовольствием приобретают эту халтуру, и очень хорошо, что среди них мало настоящих ценителей. Ты только взгляни, какой ширпотреб продают в художественных салонах, и он, как ни странно, воспитывает вкус обывателя не меньше, чем, скажем, гениальные полотна Третьяковки или Русского музея. В галерею ты идёшь, заранее зная, что тамошние шедевры бесценны и никогда не украсят стены твоей убогой квартиры. Другое дело эти картинки – они любому по карману и издалека похожи на живопись. А кто станет разбираться – пошлятина это или нет? Главное, чтобы было дёшево и сердито…

Необычная самоуверенность Вовки, удивившая Яшку поначалу, теперь уже не на шутку раздражала. В разговоре об антисемитизме Вовка был куда естественней. Яшка насупился и недовольно буркнул:

– Не улавливаю связи между отъезжающими, Третьяковкой и твоей мазнёй!

– Обывателя вполне устраивают дешёвые картинки с родными до боли берёзками и растрёпанными колхозными стожками сена, – казалось, Вовка не замечал или не хотел замечать Яшкиного раздражения. – Это, видите ли, стало расхожим символом покидаемой Родины. На деньги никто не скупится: такая мазня здесь стоит копейки, а там продаётся за доллары… Так вот: может, у тебя есть на примете кто-нибудь из оформляющих документы? Такой публики сейчас много, и заказов у меня на полгода вперед, но в перспективе… Ты лишь намекни, что есть возможность приобрести по сходной цене пару-тройку оригинальных полотен. Пускай заглянут ко мне. Разумеется, с каждой проданной вещи тебе комиссионные. Обоюдная выгода – и мне хорошо, и тебе не помешает. Лады?

Определённо ему не терпелось закончить и эту столь чуждую для его утончённой художественной натуры финансовую часть разговора, ведь он пока не представлял, как приятель отреагирует на предложение. Ни разу, сколько помнится, между ними не было разговоров о деньгах, и даже выпивку они всегда приобретали сообща, сбрасываясь, кто сколько может. Деньги и Вовка – понятия несовместимые. Но так было раньше, а сейчас?

– Значит, ты попросту обманываешь людей? – Яшка всё ещё не мог прийти в себя, разглядывая грубые мазки, с трудом складывающиеся в изображения.

– Не совсем, – Вовка снова потянулся к бутылке. – Это честный бизнес…

– Бизнес?! – наконец Яшка выплеснул свою злость. – Морочить людям голову? И тебе не стыдно? Или ты пользуешься тем, что ценителей среди отъезжающих мало, а если кто-то когда-то выяснит достоинства приобретённого, то не сможет вернуться, чтобы плюнуть тебе в лицо? Удобная позиция!

– Во-первых, не такая уж это откровенная халтура, – огрызнулся Вовка, – а во-вторых… Думаешь, мне это без боли далось? Или я такой вампир, что только и мечтаю из людей кровь сосать? Мол, жизнь непростая, и нужно крутиться, чтобы выжить? – он закурил и стал нервно расхаживать по мастерской из угла в угол. – Самую первую картину я продал года три назад. У меня и в мыслях не было на этом зарабатывать. Тем более с театром дела пошли в гору, и острой нужды в деньгах не было. А живопись, она всегда была для меня выше всяких денег, это святыня, которую преступно совмещать с куплей-продажей. Я и работы-то свои показывал немногим, лишь тем, кому доверял… Кто-то, вероятно, подсказал отъезжающим обратиться ко мне. Поначалу я и слушать не хотел о таких вещах, но меня стали обхаживать, сулили суммы, которые мне и не снились. Глупо отказываться, нашептывали мне, едва ли ещё представится шанс так хорошо заработать. И тут меня словно бес попутал: слаб оказался, не устоял, да и самолюбие сыграло – никто никогда меня так сладко не уговаривал и не хвалил… Сперва я продал самую простенькую из своих работ, но,