Камень небес - Валерий Викторович Дмитриевский

Ну вот, крепления готовы, теперь можно и передвигаться. Желательно, конечно, приделать снизу к лыжам полоски камусов, чтобы легче идти в подъём. Но это уже роскошь, главное, чтобы лыжи держали на глубоком снегу и не проваливались. Мы же не охотники, которым без камусных лыж – никуда. Пойти на буровые, сходить пострелять куропаток поблизости, встретить вертолёт и утащить в лагерь то, что он привёз – вот, пожалуй, и все походы. На буровые, конечно, быстро тропу натаптывали твёрдую, и пока не было снегопада, ходили на смену без всяких лыж. А потом опять начиналась пурга, тропу заметало, и снова приходилось вставать на лыжи.

А снег здесь, в горах, ложится рано. В середине сентября – уже глубокая зима, правда, ещё без сильных морозов. Вылетаешь на вертолёте в Нижнеангарск – а там всё зелёное, жёлтое, красное, бабье лето в разгаре, и Байкал так уютно синеет. Ни вьюг, ни туманов, ни снега – красота!

На лыжах можно и до трассы добраться при надобности, это всего пятнадцать километров через невысокий перевал и потом вниз, в долину Гоуджекита. Там уже строится будущий разъезд, и есть вагончик, заменяющий вокзал. Настоящие поезда по БАМу ещё не ходят, но зато каждое утро на разъезде останавливается «бичевоз» – рабочий поезд из двух вагонов. На нём можно часа за два добраться до нашего посёлка. Если уж не попал на поезд, не проблема поймать попутку. На БАМе все подвозят всех, и никаких денег не берут. Не принято.

Короче, простейшие лыжи у нас научился делать каждый. Но не сразу мы постигли эту технологию и поначалу вышагивали по снегу как есть, в сапогах да валенках, высоко поднимая ноги, будто цапли. Потом Леонидыч, буровой мастер, покумекал и сделал из дощечек снегоступы. Однако ходить в них было неудобно, и он стал экспериментировать с лыжами. Кто-то что-то стал подсказывать, и вот усилия коллективного разума увенчались успехом. Теперь в каждом балке имелись лыжи для выходов в свет.

Я сижу в кабинете за письменным столом, пишу очередной проект поисковых работ. На подоконниках зеленеет помидорная рассада – наши геологини приспособились выращивать её здесь, потому что окна большие, во всю стену, солнца много. Закипает чайник. Конец марта, но на улице валит снег, ветрено, с крыш слетают белые вихри. Хорошо смотреть на всё это из тепла, а тогда, тридцать лет назад, такие вихри каждый день тёрлись о наши лица, то румяня, то беля щёки, оседали на усах и бородах инеем и сосульками…

А в лагере кончилась солярка. Без неё дрова совершенно не горят – ни на кухне, ни в балках, потому что на дрова идут свежие лиственницы, кое-где растущие здесь, на высоте полутора километров над уровнем моря. Искать среди них сухостой некогда, да и не везде можно подъехать к нему: мешают каменные россыпи. А солярка стоит копейки, и в порядке вещей разжигать с её помощью огонь и поддерживать горение. Ёмкости с соляркой находятся возле буровых, в километре от лагеря. У буровиков выходные – месяц кончается, табеля и наряды составлены, и люди несколько дней на работу не пойдут – будут отдыхать кто как умеет. Впрочем, отдыхают всегда одинаково: Леонидыч загодя ставит бражку, и после закрытия нарядов начинается небольшой гудёж с расслаблением, именуемый в просторечье «выхлоп».

Я смотрел на это сквозь пальцы. Надо же буровикам отдохнуть – весь месяц вкалывали по двенадцать часов в день (что не допускается Трудовым кодексом, поэтому в табеле стояли вполне невинные «восьмёрки») да без выходных, потому что сдельно. Вылететь на отгулы в посёлок – это потерять неделю или больше: вертолёт не такси, не вызовешь точно к сроку, да и погода могла подвести. Поэтому отгуливали в лагере. Драк или скандалов почти не бывало – выпьют свою флягу за пару дней, песни погорланят, потом устроят постирушки, сбегают на охоту – и снова на месяц запрягаются. Конечно, браговарение считалось серьёзным прегрешением, и, если бы начальство узнало, мне был бы большой втык. Но сам я не рассказывал никому, а мужики, естественно, молчали тем более.

В общем, нужна солярка, а я уже несколько дней занимался бумажной работой. На бурении много всякой документации ведётся. Засиделся в своём «кубрике», вот и решил прогуляться. Полчаса туда, столько же обратно – всего и делов.

Взял канистру, затолкал её в рюкзак, надел свои самодельные лыжи и пошёл. Начинались сумерки, но это не пугало, дорога была хорошо знакома. Какая уж там, впрочем, дорога – просто след от ножа бульдозера, немного сгладившего неровности. Сколько раз тут летом было хожено! Дороги, правда, сейчас не видно, замело, но отдельные деревья, ложбинки и пригорки давно примелькались, и по этим ориентирам, думал, и пойду. Однако вместе с сумерками, едва я отошёл от лагеря, упал туман, и всё вокруг сразу стало незнакомым. Иду вроде правильно, держа направление туда, где буровые, а местность не узнаю. Вот дерево какое-то кривое показалось – было оно тут раньше или нет? А вот россыпь валунов под снегом – где же это у нас такая россыпь была? Туман скрыл перспективу, и все приметы мои или пропали, или стали настолько по-другому выглядеть, что я перестал их опознавать. Да ладно, думаю, заблудиться здесь невозможно, впереди всё равно водораздел полукольцом, далеко не пустит. Только бы угадать направление на участок. Компас, конечно, не взял, ещё не хватало на буровые по компасу ходить. Да и не ожидал я, что туман свалится. Вышел минут десять назад – не было никакого тумана.

Так и иду, стараясь не отклоняться от прямой. Но настроение такое, немножко тревожное. Неприятно находиться в этом густом, мутном киселе, не зная где что. Это как у Стругацких в одном романе, когда курсанты-выпускники сдают экзамен на космонавтов. Человека в скафандре забрасывают в пространство, подальше от обжитых трасс, и он там болтается сутки или двое в космическом вакууме, в невесомости, а вокруг на многие тысячи километров ни одной живой души, только звёзды с острыми холодными лучами. Даже Солнце там не ласковое, земное, а колючее, хищное, беспощадное. Конечно, он знает, что его потом найдут по пеленгу: в скафандре непрерывно работает передатчик. Но осознание своей одинокости в этом бесконечном, безжизненном мраке, полная потеря ощущения времени жутко давят на психику, и некоторые не выдерживают, впадают в истерику. Их тут же, как щенков за шкирку, вытаскивают из пространства. А меня в случае чего кто запеленгует?

Ладно что лыжи держат на