Камень небес - Валерий Викторович Дмитриевский

Надо выстрелить! Мой ТТ со мной, по пустым банкам, пока сезон не кончился, я патроны ещё не расстреливал. Вытащил пистолет. В тишине раздался сухой и резкий звук, но не раскатился эхом, как обычно, а увяз в тумане. Если Сашка ушёл далеко, мог и не услышать. Я снова выстрелил, потом всё-таки попробовал пойти по его лыжне – надо же что-то делать! Только от частых постукиваний да от тяжести влажного снега самодельные крепления стали отрываться от лыж. Как я ни пытался их наладить, они уже не держались. Плюнул я на это дело и забросил лыжи подальше в сугроб. Теперь надо было самому как-то выбираться. Тем более что уже и сумерки начинались.

Вправо уходил распадок, ведущий в долину Гоуджекита. Речка здесь текла с севера на юг почти по прямой, а потом резко поворачивала на восток. Там и настигала её трасса БАМ, туда мне и надо было. Если придерживаться дороги (которой я под снегом почти не видел), надо будет несколько раз спускаться в ложбины да подниматься на гривы, прежде чем выйдешь к карьеру. Там добывали диорит и тут же дробили его до щебня, из которого делали бетон для бамовских строек. От карьера до разъезда уже совсем близко. А где-то в долине Гоуджекита склад взрывчатки для работ на карьере. Можно пройти к разъезду и мимо склада, так даже удобнее. И я, чтобы облегчить себе дорогу, свернул по распадку в долину.

Да, идти по снежной целине без лыж – это занятие для Геракла. Ноги проваливались до середины бедра, шагал, переволакивая ступни на уровне колен. Хорошо только, что туман исчез, когда я спустился почти на самое днище долины. Он остался наверху, превратился в облака, ведь разница между ними только в высоте расположения. И стало хоть видно, куда идти. Правда, незаметно стемнело, но темнота не такая уж чернильная, чтобы ничего не различать впереди. Стало веселее. Здесь-то плутать было негде, и хотя шёл я очень медленно, но сил будто даже прибавилось.

Залаяли собаки – это уже склад недалеко. Вот колючая проволока. На крылечко сторожки вышла какая-то фигура. Тётка с ружьём, при исполнении. Она имела насчёт меня страшные подозрения, и я это понимал, потому что кто же нормальный мог появиться со стороны гор по такому глубокому снегу да без лыж. Долго с ней объяснялся. Тётка напоследок спросила мою фамилию, чтобы потом – мало ли что! – было чем оправдываться, однако показала выход на укатанную дорогу. И я по этой дороге быстренько добрался до разъезда. По пути зашёл в вагончик-столовую возле дробилки и сказал, что денег у меня с собой нет, но дайте хотя бы чаю попить. И выпил два стакана, да ещё с сахаром. Это же БАМ! Здесь всё-таки есть братство, какое бывает между людьми, делающими общее трудное, но необходимое дело, и они всегда помогут другому, потому что вчера кто-то так же помог им, да и завтра поможет. Правда, тут тоже есть ханурики, которым только бы на машину заработать, а там хоть трава не расти. И глушат они рыбу в таёжных озёрах, и ягоду рвут до срока, и зверя бьют не в сезон. Дорвались до бесплатного. Но их мало, а большинство нормальные ребята и девчонки. И как не дать пару стаканов чаю такому славному парню, видно же, что издалека откуда-то, умаялся.

Переночевав на разъезде, утром я сел в «бичевоз» – так же без денег. Когда залетал на участок, не взял с собой ни копья, – зачем, если обратно будем возвращаться тоже на вертолёте? А магазинов в гольцах нет. Проводница с билетами, заглянув в купе, где я сидел один, увидела какого-то диковатого, бородатого парня в ватнике и даже подходить не стала: что, мол, с него возьмёшь. Из-за рубля страна не обеднеет, а человек видно же, что трудовой, наш, ну пусть прокатится, если ему нужно.

Всё заканчивалось хорошо. И только мысль о том, что я бросил Сашку Матвеева одного в тайге, надоедливым комариком потихонечку пищала в ушах. Но, с другой стороны, что я мог сделать? Ходом я его не догнал бы без лыж, а выстрела он не слышал. Может, надо было запалить костёр побольше, вдруг бы он увидел? Но это вряд ли, тут же не степь, где всё просматривается на многие километры вокруг. Завернул за скалу – сзади уже ничего не видишь. Тем более – туман. Должен же он, думаю, сообразить в конце концов, что не туда попёр. И я ждал, что он появится ночью на разъезде. Не пришёл – ну, может, попалась ему попутка, и он уже, наверное, вперёд меня заявился в посёлок…

Сверху кто-то задышал, появилась лохматая морда. Собака! А вот и вторая. Это же наши, из лагеря. Значит, он недалеко уже, и когда я возился тут в снегу, они услышали и прибежали посмотреть, кто тут шумит. А может, сами по себе решили побегать. Молодые, им бы всё играть да носиться, даже по такому глубокому снегу. Хотя они-то почти не проваливаются. Ах вы, умницы мои, с вами я не пропаду!

А собаки лезут мордами прямо в лицо, радостно пыхтят, лижут лоб и щёки. Я хватаю одну из них за шею, она ложится рядом, потом снова вскакивает, пытается вырваться, но я крепко вцепился в её шерсть. Она барахтается в снегу, загребает его лапами, и я чувствую, что понемногу выдёргиваюсь из этой «чёрной дыры». Собаке уже не до игры, она хочет освободиться и выскочить, она начинает поскуливать. Вторая вьётся рядом, моя на неё огрызается и отчаянно перебирает лапами, меся снег. Видимо, ей удаётся случайно нащупать лапой край валуна, и сильным толчком она выбирается наверх, а я вываливаюсь за ней и только теперь отпускаю. Потом, зацепившись рукой за одну из глыб, вытаскиваю лыжи и рюкзак.

Всё! Поход мой беспримерный закончен. Теперь по собачьим следам я легко и нежно, как говорил Остап Бендер, попаду в лагерь. Затоплю печку, благо есть теперь солярка, зажгу лампу керосиновую, напьюсь длинного чаю и лягу поверх спальника, впитывая тепло и покой…

Как тот курсант-межпланетник, которого по окончании срока испытания выловили из космоса. А он уже на Земле принимает ванну, пьёт какао и думает: завтра