Камень небес - Валерий Викторович Дмитриевский

палатки обогревать. В тайге всегда есть сухостой или валежник, а в горах чаще всего приходилось довольствоваться корявыми сучьями кедрового стланика. Земля в лагере должна быть не поросшая толстым слоем мха, а с короткой травкой или даже каменистая: пусть неровно, зато сухо и твёрдо. Потом палатки. Их надо ставить в тени, чтобы не страдать от духоты, но и не слишком близко к деревьям, иначе при грозе может шарахнуть молнией. Да подальше от зарослей кустов, где во множестве обитают комары и мошка, которые постоянно будут отравлять существование. И много ещё надо было учесть совсем мелких соображений, чтобы потом не заботиться больше о благоустройстве. Бывает, конечно, что удобного места под лагерь в районе работ нет, и тогда приходится из многих неудобных площадок выбирать наименее неудобную. И не лежит к ней душа: до воды далековато, утром и вечером горы солнце закрывают, пожар таёжный был недавно, и везде торчат обгорелые стволы, но проходит день-два – палатки поставлены, кухня оборудована, тропки протоптаны, и лагерь принимает обжитой и даже уютный вид. И после сделанной работы возвращаешься сюда с таким же желанием и предвкушением хорошего отдыха, как и домой.

Теперь надо подготовить всё для сегодняшней поездки. Баженов стал собирать рюкзак. Положил фляжку, котелок, кусок полиэтиленовой плёнки – от дождя спасает лучше всякого плаща, да и легче. Подумал и на всякий случай сунул в боковой кармашек фонарик: дорога предстояла долгая, возможно, возвращаться придётся затемно. На вездеходе, конечно, фары есть, но, если потребуется ремонт, без фонаря не обойтись. Достал полевую сумку, проверил, на месте ли компас и дневник. Полез во вьючный ящик за картами и почувствовал, как давешнее неуловимое беспокойство в груди материализовалось в учащённое сердцебиение. Кровь резкими сильными толчками продавливалась по сосудам, ладони стали влажными, возник безотчётный страх. Он прилёг на спальник, расстеленный на нарах, и закрыл глаза. «Ещё и хуже бывало, – подбодрил он себя, – надо просто полежать, пройдёт».

Как и всякий мужчина, он не любил лечиться и всегда до последнего откладывал поход в поликлинику. Надеялся, что обойдётся. И действительно, обходилось. Но лет восемь назад прихватило всерьёз – гипертонический криз. А началось вот так же, с какого-то почти неощутимого дискомфорта. Пролежал тогда в больнице недели полторы. С тех пор для порядка Баженов возил с собой какие-то таблетки. Но проглотить таблетку – значит, признать себя больным. Больным же быть не хотелось, у больного совсем другой режим существования: этого нельзя, того не смей… И он терпеливо пережидал приступы недомоганий, стараясь не пить лекарств, потому что считал, что чем чаще будет их принимать, тем меньше сможет обходиться без них.

Врачиха, беседуя с ним при выписке, сказала: «Следите за давлением. А то может подскочить так, что случится инфаркт или ещё хуже – инсульт. Хорошо, если умрёте, а вот если жить останетесь и будете парализованы, каково родным потом за вами ухаживать?..» Баженова, едва оклемавшегося от недуга, прямо-таки оцарапало её беспощадное напутствие. «Хорошо, если умрёте…» Она, конечно, хотела как лучше, внушая ему, к чему приведёт легкомысленное отношение к своему здоровью. Но не такими же словами. Эти врачи совсем бесчувственны к переживаниям пациентов. Хотя, наверное, им и нельзя иначе. Если каждую боль, каждую трагедию воспринимать как свою, невозможно будет работать. Так же вот и полководцам невозможно побеждать, если думать, что каждый солдат – человек, которого ждут дома…

По лагерю разнёсся звонкий стук – Татьяна «ударила в рынду», оповещая, что можно идти завтракать. Рындой служил старый рукомойник, подвешенный возле кухонной палатки наподобие колокола. Минуты через две послышались голоса, народ потянулся умываться. Народ в этом сезоне состоял в основном из молодых парней, никому не было и двадцати пяти, и Баженов, имея на плечах полвека с большим гаком, годился им в отцы, а некоторым и в деды. Впрочем, он не знал, что между собой они так и называли его Дедом. Когда комплектовалась партия, Баженов взмолился: «Дайте хоть одного нормального специалиста! Ну что я буду делать с этим пионерским отрядом?» В ответ услышал обычное: молодёжь тоже надо обучать… а с вашим-то опытом… мы вам доверяем… ничего, справитесь… – и прочая такая же лирика. В работе парни вроде старались, хотя умели ещё очень мало, и Баженов терпеливо всё показывал и объяснял. Но вот приучить их подниматься вовремя он пока так и не сумел. Конечно, у них теперь у каждого ноутбук, и вечерами в палатках до полуночи, а то и позже крутились диски с музыкой или фильмами, поэтому здоровый сон брал своё как раз по утрам.

Баженов осторожно встал. Кажется, немного отлегло. Но никуда не ушла противная слабость в теле, осталось лёгкое головокружение. Да, ехать самому сегодня, видимо, не придётся. Надо отлежаться. Он потихоньку пошагал на кухню.

«Пионерский отряд» наконец умылся и тоже прибыл подзаправиться перед работой. Валька Симонов, усевшись за стол, задал свой обычный вопрос:

– Что у нас сегодня в меню?

– То, что дадут, – ответствовала Татьяна.

– Предполагаю, что на первое – с гуся вода, – начал Валька.

– Первое на обед бывает, а сейчас…

– Завтрак, ясное дело. Значит, сразу второе. А на второе у нас, наверное, ни рыба ни мясо, – продолжил Симонов.

– А на третье – седьмая вода на киселе, – закончил Баженов, через силу пытаясь придать голосу обычную бодрость.

– Откуда вы знаете? – Валька был разочарован тем, что не удалось выдать шутку за свою.

– Это ты мне лучше скажи, где раскопал старые номера «Крокодила».

– А-а, ну конечно, я и забыл, что вы, Санпалыч, ровесник прошлого века, – сказал Валька. – А у нас дома ремонт затеяли перед моим отъездом, столько барахла откуда-то повытаскивали. Вот и почерпнул немного ветхозаветного юмора.

После завтрака Баженов пошёл к себе, включил рацию, поговорил с базой. Новостей особых не было, ценных указаний тоже. Покашляв для приличия, в палатку заглянул Гоха, вездеходчик.

– Палыч, так ты передай, чтобы торсионы на запас прислали. У меня всего один остался, а ездим тут сам знаешь как… Одни камни. И башмаков штуки четыре-пять.

– Уже передал. Завтра обещали подвезти.

– Ну, добро. – Гохина голова исчезла.

Баженов ещё послушал переговоры, потом вышел к народу, который после завтрака устроился покурить на сухих сосновых сутунках, расставленных вокруг кострища. Гоха, бросив в огонь окурок, пошёл заводить свой ГАЗ-71. Костёр догорал, чадя синим дымом. Баженов обрисовал в общих чертах, что сегодня нужно будет сделать. Потом сказал наконец главное:

– Ну вот что, орлы, на Улунтуй поедете без меня. Устал я что-то, отдохну, камералку[18] подтяну.