Камень небес - Валерий Викторович Дмитриевский

даже вместе работали. Хотя Маркевичу было уже за семьдесят, он каждый год ездил на полевые работы, а накануне первого июля сам попросил Баженова: «Завтра я обязательно должен сходить в маршрут, за тридцать лет я ещё ни разу эту традицию не нарушил». Но осенью, когда возвращались в город, он сказал Баженову: «Всё, наверное, больше не поеду, тяжеловато уже, да и сердце шалит». Выходит, всё-таки передумал, или уговорили его. Такие зубры ценятся много дороже нынешних молодых, с позволения сказать, «специалистов». И вот…

Вечером того дня Баженов достал одну из припасённых на разные случаи бутылку водки, и они всем отрядом помянули старшего товарища. А Трофимыч, старый геолог и почти ровесник Маркевича, тоже всю жизнь проведший в экспедициях, сказал в конце своего тоста: «Красивая и достойная смерть. Я бы тоже хотел умереть, как он, в маршруте».

Баженов тогда только поморщился. Достойная – да, но красивая… Нелепое сочетание. Как может быть красивым прекращение бытия? На всю жизнь запомнилось: в школе на уроке литературы учительница назвала красивой смерть Радды и Лойко Зобара. Вот это характеры, вот это страсть! Баженов единственный из класса пытался возражать:

– Бессмысленное убийство. Они укокошили друг друга из-за каприза, и кому от этого стало лучше?

Но его никто не поддержал…

Где-то Баженов читал: смерть не страшна, когда чувствуешь, что на этом свете тебе ничего уже не нужно, да и ты ничего больше не можешь дать окружающим. Подвёл для себя итоги, всех простил, тебя все простили, и можешь уступать место в этом мире другим, молодым и энергичным. Наверное, так и есть… А вот если ещё полон сил, не потерял вкуса к жизни, если каждая клеточка тела стремится к деятельности, если достиг с годами такой мудрости, что без досады воспринимаешь жизнь, как она есть, не только с радостями, но и с огорчениями – тогда твой переход в мир иной представляется чудовищной несправедливостью. Баженов пытался представить себя на месте Маркевича. Наверное, возвращаясь вечером, он уже думал о завтрашнем дне, намечал себе мысленно, куда пойти, что сделать. И не представлял, что «завтра» для него уже не будет.

А какие же итоги мог бы подвести ты, Баженов?.. Жил вроде по совести, гадостей никому не делал. Но это же так и должно быть, это не доблесть. Друзей нажил немного, зато доверял им, как себе, недругов в чём-то даже уважал, мошкару, вьющуюся вокруг, презирал. Много брал на себя, иногда рисковал репутацией и должностью, но всегда делал то, что считал нужным. Больших находок не сделал, не каждому дано что-то открыть, это уж как повезёт. Но и провалов не совершал…

«Ну вот, совсем мужик с горы съехал», – остановил он себя. Итоги взялся подводить, не хватает ещё вызвать нотариуса и завещание продиктовать. Чем больше думаешь о неизбежном, тем сильнее приближаешь его – организм сам перестраивается… Ребята приедут, а он тут лежит, как бревно. Нет, кончай валяться, а то и вправду отдашь концы втихаря. Надо бы дров наколоть, что ли. Татьяна ещё утром говорила, а он отложил до вечера: приедут – сделают. Но когда они ещё приедут. Пару чурбаков он и сам расколет, хватит ужин сварить. Клин клином…

Баженов заставил себя подняться – сначала сел, потом попытался встать, опираясь руками на стол, сколоченный из досок. В груди залегла какая-то тяжесть, сердце часто колотилось, всё так же временами сбиваясь с ритма. Он сделал пару коротких шагов. Ничего, ходить можно. Вышел из палатки, зажмурясь от яркого солнца. Середина августа, а днём ещё хорошо пригревает. В лагере стояла тишина. Татьяна пока не вернулась, а собаки, наверное, с ней убежали. За кухонной палаткой возвышалась горка лиственничных кругляков. «Вот молодёжь, – подумал он беззлобно, – пока не скомандуешь, и дров не наколют». Он нашёл колун, выбрал не слишком толстый чурбачок, поставил на широкую колодину. Дрова колоть он любил и знал в этом толк. Это не пилой возить туда-сюда – монотонно и скучно. Он размахнулся и вогнал колун как раз по диаметру чурбака. Тот послушно распался на две части. Баженов потянулся за следующим чурбаком, но вдруг всё тело окутала слабость, и он присел на колодину. Сердце с пулемётной частотой билось о рёбра, в глазах потемнело, кружилась голова. Он испугался, что может отключиться, и с усилием помотал головой влево-вправо – раньше помогало. Потом упёрся локтями в колени и опустил голову на ладони, закрыв глаза…

Вездеход высветил в сумерках белые полотнища палаток и свернул к брезентовому навесу, где Гоха оборудовал стойло для своего железного коня. Здесь стояли бочки с горючим, пустые канистры, лежали запасные катки и разная металлическая дребедень. Женька проворчал:

– Чего это Дед движок до сих пор не завёл. Темно, как…

Не договорив, он спрыгнул с вездехода и стал принимать подаваемые сверху рюкзаки. Над горящим поодаль костром висели на железных крюках вёдра, но у огня никого не было. Валька направился к кухонной палатке, которая изнутри слабо освещалась неровным огоньком свечки, и тут от груды нерасколотых дров навстречу метнулась Татьяна.

– Александр Павлыч… – испуганно начала она. – Там лежит…

– Где? Почему лежит?

– Не знаю. Я думала, он в палатке у себя спит. Ужин вам разогревала, дрова у меня кончились, пошла принести, а он там…

Баженов лежал на спине, сжав в руке колун. Возле колоды валялось с десяток свежерасколотых поленьев. Валька присел рядом, тронул Баженова за плечо, осторожно потряс.

– Санпалыч! Что с вами?

Ему показалось, что веки начальника партии дрогнули. Валька просунул руку ему под спину и приподнял с земли.

– Тащите быстро нашатырь! – крикнул он подходившим Женьке и Косте. – В кухонной палатке на гвозде бороздовый мешок, там аптечка.

Через минуту Женька протянул ему пузырёк.

Баженов, поведя ноздрями, приоткрыл глаза.

– Ну вот и славно, вот и молодец, – приговаривал Валька, как над маленьким. Татьяна ойкнула и, сбегав к палаткам, принесла кружку воды. Баженов глотнул немного и попытался что-то сказать.

– Молчите, молчите, всё нормально, – остановил его Валька. – Сейчас Гоха свою ласточку заведёт, отвезём вас к трассе, там попутку поймаем. Всё будет путём.

Он помолчал и добавил:

– А на Улунтуе мы всё сделали, не беспокойтесь. Ничего интересного только не нашли. И порыбачить не успели.

Баженов смотрел в темнеющее небо. Там, переливаясь синеватым блеском, разгоралась звезда. Других звёзд ещё не было.

2012–2013

Во поле берёза стояла

Город встретил ярким разноцветьем светящихся магазинных вывесок, реклам, уличных фонарей, автомобильных фар, которые сопровождали поезд, пока