Камень небес - Валерий Викторович Дмитриевский

числе и в Бодайбо, но до сих пор считал, что многого не знает. И чтобы парнишка впредь не задавался со своим Бодайбо, он при первой же возможности ткнул его носом в «элементарнейшие ошибки» и прочёл короткую лекцию о вреде излишней и ничем не оправданной самоуверенности.

А вот Валя Симонов, наоборот, не стал уверять Баженова, что он крупный специалист и многое испытал в своей жизни, а честно воспроизвёл где-то прочитанное: «Науки юношей питают, а мысли в облаках витают», – относя это к себе. Он вообще был начитанный молодой человек и любил блеснуть цитаткой или чьей-то остротой. Но начитанность его ограничивалась в основном беллетристикой, а в безбрежный океан геологической литературы он, похоже, далеко не заплывал. И всё-таки был у него интерес к работе и желание разобраться во всех премудростях профессии, которые Баженов понемногу открывал им каждый день.

Третий, Костя Кобылкин, рассказал, что у него родители геологи, лет с двенадцати брали его с собой в поле, но самостоятельно он ещё нигде не работал и надеется научиться всему у Баженова. «Нам в отделе кадров сказали, что вы легендарная личность», – заявил он напоследок, и Баженов по его интонации так и не разобрал, что это: неприкрытое желание сделать начальству приятное или же, наоборот, скрытое недоверие: мало ли что нам там наговорили, а мы сами теперь посмотрим.

Да уж, легендарная личность… Этот след тянется за ним с молодости, когда он, вдохновившись первым полноценно проведённым сезоном, в котором у него многое стало получаться, тиснул в городской молодёжной газете подборку стихов, сделав к ней для солидности примечание: «Из цикла „Таёжные мотивы“». Продвинутый читатель должен был понимать: это ещё не все стихи, это немногие из одного только цикла, значит, и другие циклы есть… Циклов, конечно, никаких не было, и вообще уже в следующем сезоне наивная восторженность испарилась без следа, и стихов он больше никогда не писал. Но одно стихотворение в этой подборке было неплохим, многим запомнилось, и ежегодно в профессиональный праздник кто-нибудь декламировал его на торжественном собрании в актовом зале управления. Так со временем он и стал «легендарной личностью». Потом стихи в стране вообще стали как-то неактуальны, декламации прекратились, но эпитет прирос к нему навечно. Почти все уже забыли, чем эта легендарность обусловлена, и молодые коллеги, не знавшие её истоков, предполагали за Баженовым особые заслуги в области поисков кладов земных. А он никого и не разубеждал: давно понял, что бесполезно. Хотя заслуги кое-какие всё же были. С тем и вступил в пенсионный возраст.

Опять о возрасте… А куда деваться, если он всё настойчивее напоминает о себе. По восприятию мира, по неугасающему желанию жить на всю катушку, как и было всегда, он себя чувствовал лет на десять – пятнадцать моложе. Но сначала этот криз, потом участившиеся недомогания заставили-таки осознать, что он стареет. Вот и пенсию стал получать, но так и не осел в тёплом кабинете на какой-нибудь бумажной работе. Да и не предлагали, честно говоря. Хочешь – работай в поле, то есть выезжай каждое лето на поиски, на бурение, а то и зиму прихватывай. Не хочешь – живи на одну пенсию, а тёплые кабинеты у нас уже все заняты…

За палаткой послышались шаги, потом Татьянин голос:

– Ну чё, Палыч, живой, чё ли? – Она распахнула брезентовые створки и вглядывалась в полумрак палатки.

Баженов отозвался со всей возможной беспечностью.

– Ну, тогда иди, похлебай маленько. Я там супчик по-быстрому сварганила, поешь да и снова ложись. А я ещё на пару часов уйду, на голубицу поблизости наскочила. А после приду, ужин сготовлю.

– Да я не хочу пока. А ты иди.

– Так я тебе сюда принесу.

– Да я сам потом встану.

Он и правда не чувствовал никакого голода. И не хотелось подниматься, чтобы лишний раз не тревожить сердце. Оно никак не могло найти нужного ритма и всё так же, отдаваясь ноющей болью, беспорядочно барахталось в грудной клетке. «Остаётся только лежать и ждать, когда это закончится», – подумал Баженов и тут же вздрогнул: нехорошая двусмысленность получилась… Он не верил в предначертанность каждой судьбы свыше, да и что в этом толку, если своего срока всё равно знать не дано. Но сейчас вдруг вообразил, как неведомый кто-то, посмотрев на часы, подходит к большому щиту со множеством тумблеров и, отыскав на нём один с табличкой «Баженов», равнодушно поворачивает его в положение «Выкл.». И сердце, ещё немного поколыхавшись, совсем перестаёт пульсировать. Будто мячик, весело прыгавший по полу, вдруг наскочил на торчащий гвоздь и лежит теперь бесформенным комочком, который осталось просто выбросить…

«Не хватало ещё запугать себя до кондрашки, – подумал Баженов, покрывшись холодным потом. – Поживём ещё, какие наши годы! На бессмертие не претендуем, но лет двадцать надо бы ещё небо покоптить…»

«Это всё мнительность, – успокаивал он сам себя, – это всю жизнь со мной». Он и вправду, не любя ничего, что выбивалось из установленного порядка, всегда мучился ожиданием самого худшего даже в простых житейских ситуациях. То жена на работе задержится, то дочка по беспечности молодости не предупредит, что ночует у подруги, – у него сразу начинали возникать самые нехорошие предчувствия. Он сознавал, что зря всё представляет заранее в чёрном цвете, но придумал себе оправдание: если подумаешь о худшем, то по теории вероятности не может быть такого совпадения, что оно, это худшее, на самом деле случится. Впрочем, какая-то вероятность непоправимого всегда была, и это мешало оставаться спокойным, пока всё не разрешалось благополучно. Вот и тогда в больнице он мрачно прикидывал, что всё, отгулял своё, и с болезненным любопытством наблюдал за собой как бы со стороны. А когда на вопрос, скоро ли его выпишут, врачиха не сказала ничего определённого, он понял, что недолго, видимо, осталось… Но вот поди ж ты, сколько лет после того прошло, а он не только живёт, но ещё и по горам бегает, и напрасно тогда надевал по себе траур…

Два года назад, случайно включив рацию на полчаса раньше, он услышал чьи-то переговоры. Сквозь помехи Баженов разобрал, что вчера вечером при возвращении из маршрута стало плохо одному из геологов. Студент, что ходил вместе с ним, побежал в лагерь за помощью, но, когда он вернулся с людьми, помощь была уже не нужна… В эфире потянулись разговоры о вызове вертолёта, о том, как сохранить до его прибытия тело, потом в наушниках прозвучала фамилия – Маркевич. Баженов был потрясён. Это был известный геолог, в прошлом сезоне они