Камень небес - Валерий Викторович Дмитриевский

Да, укатали сивку… Он подумал, что это наверняка аукается ему вчерашний переход. Гоха запросил для вездехода день ремонта, и Баженов оставил молодёжь в лагере камералить да пробы просеивать, а сам, чтобы не терять погожий день, пошёл с одним из «пролетариев» в маршрут на самый край площади работ, километров за восемь от лагеря. Для вездехода туда всё равно дороги не было: долины каменистые, склоны крутые. Вернулись они уже в сумерках. Ходить медленно Баженов не умел, к тому же рядом легко и быстро шагал молодой паренёк, который, на удивление, хорошо запомнил дорогу, поэтому, когда возвращались, он шёл не вслед за Баженовым, а чуть впереди и даже не догадывался притормозить. Было видно, что он с простодушным эгоизмом радуется своей прыти, тому, как ловко у него получается перепрыгивать рытвины, взбираться на крутые скальные стенки и совсем почти при этом не потеть. Но Баженов упёрся и не хотел показывать ему, что не поспевает в таком темпе. Чтобы немного передохнуть, он останавливался – якобы поколотить коренные выходы, приглядеться к породам. Паренёк в это время нетерпеливо топтался рядом. Немного отдышавшийся Баженов, сделав вид, что уяснил для себя что-то, двигался дальше, и юный Гермес в своих крылатых сандалиях тотчас снова оказывался шагов на десять перед ним. И даже если он заворачивал не туда, и голос Баженова останавливал его, всё равно через минуту впереди снова пружинисто маячила угловатая худая фигура, и приходилось идти на форсаже. Вниз по склону было ещё ничего, но при подъёме на гору дыхания не хватало, сердце колотилось гулко, отдаваясь толчками в висках, и Баженов срочно искал очередное обнажение или глыбу. В ногах усталости не было, ноги давно привыкли к таким нагрузкам, а вот мотор не вытягивал.

«Это всё с-с-советское воспитание», – зло думал он теперь, напряжённо ловя в себе каждое шевеление сердца и опасаясь, что вот возьмёт оно с места в галоп или, того хуже, замрёт совсем. Надо хоть таблетки на виду положить, что ли. Вздохнув, он всё-таки взял одну в рот и проглотил, не запивая. Поздно себя переделывать, если ты из тех, которые впитали в себя эту отраву, что называется, с молоком матери. Всегда были готовы лечь костьми, закрыть собой амбразуру, отдать рубаху, руку, душу… А правившие страной небожители, как понимал он теперь, намеренно и цинично через книги, фильмы, песни внедряли в их сознание прелести бескорыстного покорения природы, благородство бытового аскетизма (словечко даже придумали – «вещизм»), презрительное отношение к «длинным рублям»… Иначе перекошенная экономика не потянула бы все эти плотины, рудники, каналы и нефтепромыслы. Рубли-то, конечно, были длиннее, чем где-нибудь «на материке», но эти сто раз воспетые палатки на снегу, сборно-щелевые балки, неизменное бездорожье и прочие романтические атрибуты требовали если не ежедневного героизма, то сознательного отречения от привычных удобств. Это теперь все узнали о заграничном цивилизованном, но скучном мире, где в контрактах прописано, что ты сам не имеешь права даже гвоздь дома забить – не дай бог тяпнешь по пальцу, потеряешь трудоспособность, придётся фирме тебе медицинскую страховку выплачивать, а кто твою работу сделает?.. А у Баженова на факультете при распределении шла настоящая битва за самые глухие медвежьи углы, и тем, кому досталась Камчатка или посёлок Певек на побережье Ледовитого океана, жутко завидовали остальные, которым предстояло ехать в прозаическое Забайкалье или куда-нибудь в Казахстан на разведку угля. Он не попал тогда в число счастливчиков и долго по этому поводу переживал. Само собой, не из-за повышенной зарплаты. Да он почти даром готов был работать, чтобы сделать всё по своему разумению. А разумение было на уровне, чего скромничать. И вдохновение в работе было, азарт увлечённого игрока: ага, вы нам такие проблемы преподносите, а мы их вот так решаем! Деньги были не главное, да просто хватало их тогда на всё. Сейчас, когда тянешь от получки до получки, какое уж там вдохновение…

…По ночам над самой головой, на стрежне Млечного Пути, горит яркая синяя звезда. С детства её приметил, потом узнал название – Вега. Название тоже очаровало, и он выбрал её своим талисманом. Если что-то не ладится или просто грусть накатит без причины, посмотришь на неё – и всё будет хорошо. Талисман поможет… А совсем рядом – созвездие Лебедя. Он летит над Млечным Путём, широко раскинув могучие крылья, и одним из них словно прикрывает Вегу от любопытных взоров обеих Медведиц, Кассиопеи и прочих обитателей звёздного неба. И сколько раз бывало, что, взглянув в ночное небо и найдя Вегу, он действительно обретал бодрость, и навалившиеся неприятности не казались такими уж фатальными… Но давно всё это было, ещё когда на стихи тянуло. «И в созвездье Индейца кому-то нет сна, кто-то тоже надеется Разум узнать по какому-то следу, сигналу лучом…» Потом закрутился-завертелся в серьёзных делах, «огрубел от скитаний», как пелось в одной из костровых песен, перестал на небо заглядывать… А когда-то мог найти на небе почти все созвездия, знал имена самых ярких звёзд. Где ты, Вега, помнишь ли меня?..

Он не заметил, как задремал, а очнувшись, с сожалением понял, что не досмотрел до конца сон – не сон, видение – не видение, что-то из прошлой жизни, когда мир был таким простым, светлым, открытым, каким бывает он только в юности. О чём был этот сон или видение, вспомнить не удавалось. Что-то мимолётно мелькнуло по самому донышку сознания, оставив на поверхности лишь слабый отсвет, туманный намёк, размытое изображение. Но Баженов решил, что он обязательно должен это вспомнить, иначе мимо него пройдёт что-то очень важное. А для этого надо думать о чём-нибудь другом, тогда невспоминаемое само выплывет из потёмок. И он переключился на сегодняшнее утро.

Славные всё-таки ребята в его пионерском отряде. Ему удалось найти с ними нужный тон, установить ту дистанцию, которая не допускает никакого панибратства, но и не отдаляет настолько, что ни с той, ни с другой стороны никто никого не слышит. Когда они впервые появились перед ним, он спросил, есть ли у кого опыт работы. И Женя Чиж, этот Чижик, как мысленно прозвал его Баженов, гордо заявил ему, что у него уже год полевого стажа. И добавил: «Я работал в Бодайбо». Словно это уже само по себе было блестящей рекомендацией. «Ну надо же – целый год!» – вслух восхитился Баженов. Сам-то он отмотал больше тридцати полевых сезонов, в том