Камень небес - Валерий Викторович Дмитриевский

объявят результаты… Сдал – не сдал? Ну ведь было что-то во время этого испытания, за что теперь неловко и даже стыдно. И как посмотрят на это строгие экзаменаторы – зубры Внеземелья, прошедшие все околосолнечные орбиты и имеющие теперь право оценивать готовность к этому других? Вот угораздило же вспомнить про Сашку Матвеева! Сдал или не сдал?..

Он нарисовался в посёлке спустя несколько дней, как раз к вертолёту, и рассказал мне, что пошёл по следу соболя. Знал почти наверняка, что не догонит без собаки, но уж больно азарт охотничий разыгрался. Пробежал несколько километров, пока соболь в горы не ушёл. Вернулся, в той же бамовской столовке встретил старого кореша, ну и загулял с ним. Поэтому и не было его на разъезде. Но этот разговор вопреки моим ожиданиям не приносил мне никакого облегчения. И я снова возвращался памятью в тот мутный день, уже переходящий в вечер, когда заметил, что Сашкина лыжня отвернула в сторону. Да и теперь возвращаюсь.

Я ведь не догадывался, что Сашка за соболем пошёл, я был уверен, что он потерял ориентировку. Логики в этом было мало – он же охотник и обычно на зиму уезжал в тайгу, у него был свой участок. Вряд ли мог он сбиться с пути. Но я же видел, что он уходит совсем не туда, куда надо, он мог заблудиться, замёрзнуть, пропасть с концами, и некогда было мне включать логику. Я сделал всё, что пришло тогда в голову, а сделать должен был больше. Может быть, надо было до последнего идти по его следу, ведь рано или поздно он остановился бы, когда понял, что идёт не туда. Может, он нуждался бы в моей помощи, может, ногу бы подвернул или на сучок в темноте напоролся. Может, он бы замёрз, а спичек с собой не оказалось, и я, как в давней песне, развёл бы ему костёр на снегу… Но я лелеял свою усталость и оправдывал себя тем, что без лыж да по глубокому снегу никак не настиг бы человека на лыжах. И не то чтобы так уж спокойно, но всё же оставил его одного зимой в ночной тайге. Ни шест не протянул, ни верёвку не бросил. И не сказал никому, что он там остался. Предоставил ему самому выбираться, как знает. А он пошёл один за соболем без всякой надежды догнать его. И не догнал. Но его не жжёт сознание того, что было сделано что-то не так. И дело не в том, что он не спасать этого соболя шёл, а наоборот. Вовсе не в этом дело…

И пусть он совершенно искренне считал, что всё было нормально. И в разговоре нашем ни слова упрёка не сказал, что вот я должен был идти за ним вдогонку, да не пошёл. Он-то знал, что не плутал. А я не знал.

…Кто мне ответит?

2010–2012

Поездка на Улунтуй

Баженов проснулся минут за пятнадцать до сигнала на завтрак. Взглянул на часы и досадливо мотнул головой: обычно он вставал на полчаса раньше, без всякого будильника. Это была многолетняя привычка. Ему и хотелось иногда в дождливый день поваляться подольше в спальнике, но неизменно в семь с минутами сон резко сменялся явью, и он сразу проникался ежедневными заботами начальника поисковой партии.

За палаткой, негромко порыкивая, возились собаки. Торопливо одевшись, Баженов взял полотенце и вышел к утреннему солнцу, лучи которого вкось пробивались сквозь мохнатые, со свисавшими космами «ведьминых волос», кедровые лапы. Обычной бодрости сегодня не было, какое-то неудобство почти неощутимо затаилось в груди и причиняло беспокойство. Началось ещё с вечера, поэтому он долго не мог заснуть, прислушиваясь к себе, но так и не смог определить, что же это такое. Ночью просыпался – ничего не болело, нигде не кололо, но неудобство это никуда не уходило, отчего наползала какая-то смутная тревога. «Да ладно, пройдёт, – успокаивал он сам себя, – ещё и хуже бывало». И вот надо же – сегодня утром проспал.

Как обычно, он сразу направился к кухне: надо удостовериться, что таборщица поднялась вовремя и завтрак готовится. Хотя Татьяна ездила с ним уже несколько лет и ни разу не подвела. Но Баженову для собственного спокойствия необходимо было каждый раз лично убеждаться в том, что всё идёт по заведённому им порядку, а его распоряжения выполняются. И часто он был готов скорее сам сделать даже самую пустяшную работу, чем поручить её кому-то. В своих требованиях он был всегда дотошен и въедлив, за что однажды ещё в студенчестве на производственной практике получил от начальника партии прозвище «пан Формалист».

Татьяна хлопотала у костра, помешивая половником в закопчённом ведре. Отозвавшись на «доброе утро» Баженова, спросила:

– Далёко нынче собрались?

– На Улунтуй поедем. А там рыбалка хорошая должна быть. Может, привезём чего на жарёху. Дорога, правда, не очень. Но проскребёмся как-нибудь.

– Да уж, Палыч, свежей рыбки-то не мешало бы… Каждый день тушёнка да скумбрия. В кишках уже мозоли от них. Хорошо, парни вчера грибов притащили, к ужину с картошкой сделаю. А то совсем скучно.

– Надейся и жди, – посоветовал Баженов и пошёл по тропинке к ручью. Собственно, эта поездка вряд ли принесёт хорошие результаты – нет в том районе поисковых признаков, чтобы возможны были какие-то находки. Просто для равномерности сети наблюдений надо «забегать» его маршрутами. Но зато потом можно выйти к берегу реки и побросать спиннинг. В ближних ручьях водилась только мелочь – разве что на кошачий обед. И Баженов давно уже представлял, как на Улунтуе он поймает наконец хотя бы с десяток харюзков, а если повезёт, то и ленка.

Возвращаясь в палатку, Баженов ещё раз с удовлетворением отметил, как удачно выбрано место для лагеря. В управлении мало кто из начальников полевых партий мог с ним сравниться в этом деле. Как всякое искусство, оно заключало в себе, с одной стороны, талант, с другой – житейский и профессиональный опыт. Тут главным было найти общий знаменатель для многих условий, которые обеспечивали наилучшее расположение табора. Самое простое из них – чтобы недалеко была вода. Значит, берег речки или ручья, но так, чтобы не затопило при паводке. Можно и на озере устроиться, но это лучше делать только в горах – там вода в озёрах холодная, ледниковая, нет никакой тины, лягушек и прочей мерзости. И чтобы поблизости было где дров запасти – чай да кашу варить,