Рабыня Изаура - Бернарду Жуакин да Силва Гимарайнш

обратилась к своим соседкам пожилая креолка, знавшая все секреты в доме со времен старых хозяев, – теперь, после смерти старого господина и отъезда сеньоры Малвины к своему отцу, мы узнаем, что такое суровая неволя.

– Что ты говоришь, тетушка Жоакина?

– Вот увидите. Вы помните, что старый господин не любил шутить. Так вот, как говорится, все познается в сравнении. Наш молодой хозяин, гм… дай бог, чтобы я ошибалась… Но мне кажется, что он нас заставит пожалеть о прошедших временах…

– Святой крест! Дева Мария! Не говори так, тетя Жоакина! Лучше уж сразу убить нас…

– Этот не будет думать ни о пряже, ни о холсте. Нет, скоро мы все пойдем в поле махать мотыгой с восхода до заката или собирать кофе на плантациях. Повсюду нас будет преследовать плеть надсмотрщика. Вот увидите. Ему нужен только кофе. Много кофе. Кофе – это деньги.

– Сказать по правде, не знаю, что лучше, – заметила другая рабыня. – То ли в поле, то ли здесь, не разгибаясь с рассвета до десяти часов вечера. Мне кажется, что там будет свободнее.

– Свободнее! Не надейся, – воскликнула третья. – Здесь в тысячу раз лучше! По крайней мере, здесь нет проклятого надсмотрщика.

– Да что там говорить, – заключила старая креолка, – везде неволя. Кому суждено было родиться рабом злого господина, тот везде будет мучиться, что здесь, что там. Неволя – злая доля, не Бог сотворил рабство, это выдумка дьявола. Знаешь, что случилось с несчастной Жулианой, матерью Изауры?

– Кстати, – вставила одна из женщин, – что теперь делает Изаура? Пока сеньора Малвина была здесь, Изаура беззаботно разгуливала по гостиной, а теперь…

– Теперь она иногда заменяет госпожу, – быстро ответила Роза, лукаво и насмешливо улыбнувшись.

– Замолчи, девчонка! – строго прикрикнула на нее старая креолка. – Оставь свои сплетни. Бедная Изаура! Не приведи господь тебе оказаться на месте этой бедняжки! Если бы вы знали, как страдала ее несчастная мать. Ах, наш старый господин был настоящим оборотнем, да простит меня Господь. Сейчас у Изауры и сеньора Леонсио отношения складываются тем же манером. Жулиана была красивой, статной мулаткой, у нее был такой же цвет кожи, как у Розы, но она была еще красивее и лучше сложена.

Роза недовольно хмыкнула и скорчила презрительную мину.

– Но в этом и было ее несчастье, бедняжка! – продолжала старая креолка. – Вот она и приглянулась старому господину… Я уж вам рассказывала, что потом произошло. Жулиана была честной женщиной, поэтому страдала, пока не умерла. В то время управляющим здесь был тот сеньор Мигел, что появляется иногда тут, – отец Изауры. Он был справедливым человеком, ко всем хорошо относился, и все шло как надо. Не то что этот сеньор Франсишку, нынешний, сатана его побери! Это самая страшная чума, когда-либо посещавшая наш дом. Как я говорила, сеньор Мигел очень любил Жулиану и работал, работал не покладая рук, чтобы накопить денег и выкупить ее. Но хозяин не хотел ее продавать, да так разозлился, что выгнал сеньора Мигела.

Жулиана после этого недолго прожила: плеть и работа быстро свели ее в могилу. Бедная девочка грудным ребенком осталась сиротой. Если бы не старая госпожа, бог знает, что бы с ней сталось… Несчастная девочка! Уж лучше бы Господь прибрал ее!..

– Почему, тетушка Жоакина?

– Потому что, мне кажется, судьба ее будет такой же, как у ее матери…

– Чего же еще заслуживает эта обманщица? – зло прошептала завистливая и недоброжелательная Роза. – Думает, что если она прислуживает в гостиной, то лучше других. Ни на кого не обращает внимания. Сейчас принялась кокетничать с белыми мужчинами. Ее отец говорит, что выкупит ее, и она теперь воображает себя госпожой. Бедный сеньор Мигел! Сам ничего не имеет, а должен где-то наскрести на выкуп дочери!

– Какой злой язык у этой Розы, – раздраженно проворчала старая креолка, бросив осуждающий взгляд на мулатку. – Что тебе сделала бедная Изаура, эта роза без шипов. Она красива и образованна, как всякая белая девушка, и она не способна никого обидеть. Если бы ты, такая хвастливая и дерзкая, оказалась на ее месте, ты была бы в тысячу раз хуже.

Роза, от досады сжав губы, собиралась ответить со свойственными ей дерзостью и бесстыдством, но резкий голос, раздавшийся у входа, оборвал разговоры прях.

– Тихо! – приказал вошедший. – Черт побери! Сколько болтовни! Похоже, что здесь работают только языками!

Плечистый грузный человек с густой черной бородой на угрюмом неприятном лице появился в дверях. Он неуклюже прошел в помещение. Это был управляющий. Его сопровождал молодой, стройный и элегантный мулат, одетый в красивую ливрею. Он нес прялку. Следом за ними шла Изаура.

Все рабыни встали и стоя приветствовали управляющего. Тот велел поставить прялку на свободное место. К несчастью для Изауры, оно оказалось рядом с Розой.

– Иди сюда, девка, – сказал управляющий, повернувшись к Изауре. – С сегодняшнего дня и впредь твое место здесь, а эта прялка – твоя. Пусть твои товарки дадут тебе задание на сегодня. Я понимаю, что эта перемена тебе не очень-то по вкусу, но что поделаешь? Такова воля твоего господина. Иди сюда, смотри, это тебе не пианино. Тут надо побыстрей выполнить задание и получить новое. Придется мало говорить и много работать.

Не обнаруживая ни досады, ни разочарования новым положением, Изаура села за прялку и начала готовить ее к работе. Несмотря на то что она была горничной и почти всегда выполняла легкую работу, у нее были навыки в любом домашнем труде: она умела прясть, ткать, стирать, гладить и готовить так же хорошо, как любая другая, а возможно, и лучше многих. Поэтому она спокойно и с достоинством принялась за дело, и лишь горькая усмешка, мелькнувшая на ее губах, выдавала некую печальную покорность. На самом же деле она была отражением волнений и тоски, гнетущих ее сердце. Она не испытывала огорчения оттого, что ее лишили положения, которое она занимала долгое время при своих господах. Осознав случившееся, Изаура старалась быть покорной, как любая другая рабыня, поскольку, несмотря на редкую красоту и образованность, тщеславие и суетность не затронули ее сердце, не омрачили ее незаурядный природный ум. Впрочем, несмотря на скромность и покорность, в ее взоре, речах и манерах виделось настоящее врожденное достоинство и гордость, быть может происходящие от сознания своего превосходства.

Сама не желая того, красивая и благородная, она выделялась среди прочих правильностью черт, изысканностью жестов и манер. Никто бы не подумал, что это рабыня, работающая среди себе подобных, но скорее приняли бы ее за молодую госпожу, от скуки пришедшую сюда. Она казалась грациозной цаплей,