Бездна. Книга 3 - Болеслав Михайлович Маркевич

и архитектуре, состоит вместе с тем руководящим редактором (directeur) одного из влиятельнейших московских журналов (une des revues politiques les plus influentes de la vieille cité des czars25) и владеет при этом сотнею тысяч десятин девственных лесов (une centaine de milliers d’hectares de forets vierges) подле этого города»… «Сотни тысяч десятин девственнаго леса» генерала Свищова соответствовали, увы! в действительности пропорции 1.000:1, так как из довольно порядочного имения, наследованного им от отца, он, после всех «эволюций» и «трибуляций» своей жизни, успел сохранить полуразрушенную усадебку верстах в десяти от Всесвятского, с количеством в ней земли, едва достигавшим нормы ценза, установленного в этой местности для пользования полнотой земских прав… Этот лоскут земли дал ему и возможность несколько лет назад попасть, как говорится, «фуксом»26 в члены уездной управы вместе с приятелем своим Троженковым, вернувшимся в то время из Западнаго края, где бывший корреспондент Герцена, затем пламенный «руссификатор», приобрел от казны на «льготных правах» конфискованную ферму, которую тут же тайною сделкой передал за приличную мзду во владение местному поляку-помещику, вследствие чего и был удален «без шума» от занимаемой им должности… Ни он, ни Свищов не продержались долго и на земских должностях своих и завалены были «черняками» на следовавших затем выборах, несмотря на то что Троженков успел составить себе довольно большую партию среди избирателей-крестьян благодаря кабакам, коих держал целых пятнадцать в уезде, и ростовщичеству, в котором никакой выжига-«мироед» не мог с ним сравняться. После этого поражения Свищов, владевший счастливою способностью всякое неприятное для него обстоятельство обращать в шутовство, объявил тут же в буфетной земского собрания, что, «за таким провалом, ему ничего другого не остается делать, как удалиться на берега Гвадалквивира».

– Не в Пиренеи ли? – спросил его случившийся подле него в ту пору доктор Фирсов.

– Почему «в Пиренеи»? – удивился он в первую минуту.

– Контрабанду перевозить, – невозмутимо ответил тот.

– Отличное занятие, отличное, непременно попробую! – во всю глотку, не смутясь нисколько, расхохотался Свищов.

И действительно, улетел опять года на два к каким-то неведомым берегам…

Он только теперь возвращался оттуда в родные места, с намерениями, которые дальнейший рассказ разъяснит нам, по всей вероятности…

– Вы недавно из Петербурга? – спрашивал хозяин графа Снядецкого-Лупандина, познакомив его первоначально с лицами, находившимися в комнате, и учтивым движением указывая ему затем на ящик папирос, стоявший на столе, подле которого они сидели.

Граф повел молча головой в знак благодарности, взял папироску, помял ее в руках и, еще не закуривая:

– Третьего дня… Я, впрочем, еще на прошлой неделе думал выехать, но тут случилось это… покушение, – выговорил он таинственно и внушительно, – неловко, знаете, надо было во дворец показаться – я и отложил на несколько дней…

– Отсутствие графа во дворце было бы слишком заметно, понимаете, – тоном серьезнейшего убеждения поспешил объяснить стоявший за ним Свищов, высовывая язык и плутовски подмигивая в то же время Николаю Ивановичу Фирсову, с которым только что успел обменяться рукопожатием.

– Д-да, меня знают… – скромно промямлил в подтверждение Петр Капитонович и счел нужным тут же переменить разговор. – Я так благодарен… (он запнулся на миг, так как никак не мог вспомнить имени и отчества Свищова) à monsieur Свищов за то, что он доставил мне случай пред… (он опять запнулся, сообразив, что выражение «представиться» было бы не совсем прилично его графскому достоинству) случай… войти в сношения с такими лицами, как… – он не договорил, но обвел глазами всех присутствовавших, любезно и вместе с тем как бы несколько снисходительно улыбаясь, вспомнив кстати «очаровательную манеру», с которою улыбался в подобных случаях генерал Паванов, под начальством которого он имел счастие начать свою службу. – Вы мне позволите, – обратился он тут же к Павлу Васильевичу Юшкову, – явиться лично к вам, как к достойному представителю здешнего дворянства, к которому я в настоящую пору имею тоже честь принадлежать…

Павел Васильевич молча поклонился.

– И вашей… почтенной… вашей семье тоже? – повернулся граф к хозяину, кланяясь в свою очередь изящным кивком вниз.

– Что «моей семье»? – спросил озадаченный Борис Васильевич, который рассеянно слушал его фразы.

– Je voudrais avoir l’honneur de me présenter a madame de Troekourof et aux autres personnes de votre famille27, – произнес граф отчетливо и галантерейно, но с таким оттенком, что в этом, мол, случае «честь» не для одного меня.

– Ах, да, конечно!.. – Троекуров взглянул на часы. – Мы будем скоро обедать, вы их увидите всех…

Петр Капитонович повел еще раз уже с полным самодовольством головой вниз.

– И надолго вы к нам? – спросил его старый моряк.

– Сам еще определить не могу… Я просил Савву Леонтьевича – нынешнего моего министра – отпустить меня недельки на три без формального отпуска, разумеется, по моим домашним обстоятельствам; но, может быть, пробуду долее… Во-первых, всякие тут формальности по вводу во владение меня в имение покойной тетки моей Лупандиной, a кроме того (граф при этом широко и с тем же выражением некоторой снисходительности осклабился и перекинул правую ногу на левую) я совершенный новичок в провинциальной жизни и ее, так сказать, интересах… и желал бы поучиться… У вас, я слышал, на днях выборы.

– 14-го числа экстренное земское собрание по случаю избрания нового председателя управы на место… недавно скончавшегося, – проговорил как бы нехотя Павел Григорьевич, – Федора Ивановича Бароцкого!..

– Да, который застрелился?.. – бухнул прямо граф.

Никто не ответил ему.

– Какая-то, говорят, была усмотрена в управе растрата земских сумм? – продолжал он, понижая голос.

– По ревизии, назначенной тотчас по его смерти, оказалось все налицо до копейки, – сухо выговорил на это Юшков.

– Конечно, так как… – начал было Петр Капитонович, поднял глаза на Свищова и замолк, внезапно сконфуженный киванием и морганием, которыми очевидно приглашал его тот прикусить язык.

Дело состояло в том, что покойный Бароцкий, служивший когда-то во флоте под командой Павла Григорьевича, человек честный, но слабый, вовлечен был беспутным сыном в какую-то спекуляцию, в результате которой обоим им грозил суд. Чтобы выкарабкаться из волчьей ямы, в которую попали они, надо было немедленно внести куда-то или кому-то деньги… Председатель управы имел слабость воспользоваться имевшимися у него в распоряжении земскими деньгами, рассчитывая немедленно же пополнить их чаемою им в самом скором времени какою-то «получкой». Получка, как всегда бывает в этих случаях, оказалась призраком, a слухи о растрате уже бежали по уезду, и «оппозиционная» партия, с Троженковым во главе, кричала криком о «мошенничестве пресловутых охранителей» и о безотлагательной необходимости ревизии денежной отчетности управы. При таких обстоятельствах явился в один прекрасный день Бароцкий к Борису Васильевичу